— Или тяжел, — с улыбкой заметил всадник.
— Это одно и то же. Так что я имел несчастье подрезать пять или шесть человек, которые по неосторожности затевали со мной ссору. Судья разгневался и, сочтя меня повинным в смерти шести человек, заявил, что я заслуживаю виселицы. Тогда, поняв, что мои сограждане не понимают меня и цивилизация не способна меня оценить, я подался в пустыню и сделался охотником.
— За людьми? — усмехнулся всадник.
— Что же делать, сеньор, времена тяжелые, гренгосы платят за череп с волосами по двадцать долларов; сумма подходящая, особенно когда терпишь нужду. Но я прибегаю к такому заработку только в крайнем случае.
— А! Очень хорошо. Теперь скажите, вы знаете меня?
— По слухам, но не лично.
— Имеется ли у вас какая-нибудь причина ненавидеть меня?
— Я уже имел честь сказать вам, что нет.
— Так зачем же вы хотели меня убить?
— Я хотел вас убить?! — вскричал разбойник с искренним удивлением. — Ни в коем случае!
— Как, негодяй, — сказал всадник, нахмурив брови, — вы осмеливаетесь утверждать подобную ложь, когда вы уже четыре раза стреляли в меня из своей винтовки и вот даже сегодня…
— О, позвольте, сеньор! — с жаром возразил эль-Сапоте. — Это совсем другое дело. Я стрелял в вас, это верно, и, вероятно, еще буду стрелять, но, клянусь спасением души моей, у меня и в мыслях не было вас убивать. Фи! Я! Кабальеро! Как вы можете так дурно думать обо мне, сеньор?
— Зачем же вы стреляли в меня?
— Затем, чтобы лишить вас жизни.
— И вы не называете это убийством?
— Вовсе нет, это просто была работа.
— Как это «работа»? Этот негодяй сведет меня с ума, клянусь честью!
— Сеньор, честный человек обязан держать слово. Мне заплатили.
— Чтобы меня убить? — вскрикнул всадник.
— Именно, — ответил эль-Сапоте. — Вы понимаете, что я обязан был отработать полученные деньги.
Наступило минутное молчание. Очевидно, всаднику довод разбойника казался не столь убедительным.
— Хватит, — сказал он через минуту.
— Я очень этого желаю, сеньор.
— Вы, конечно, понимаете, что ваша судьба в моей власти?
— Было бы трудно оспаривать это.
— Хорошо. Так как, по вашему собственному признанию, вы стреляли с очевидным намерением лишить меня жизни…
— Не могу этого отрицать, сеньор.
— Стало быть, убив вас теперь, когда вы у меня в руках, я только воспользуюсь правом возмездия.
— Это совершенно справедливо, кабальеро. Я должен даже признать, что, действуя подобным образом, вы поступите вполне законно.
Всадник с удивлением взглянул на него.
— Итак, вы согласны умереть? — спросил он.
— Хочу, чтобы вы поняли меня правильно, — живо возразил разбойник. — Я вовсе не желаю умереть, совсем наоборот, но я игрок честный. Я проиграл, значит, должен платить, как того требует справедливость.
Всадник некоторое время размышлял.
— А если вместо того, чтобы воткнуть вам в горло нож, — сказал он наконец, — на что я имею полное право, как вы и сами признаете…
Эль-Сапоте кивнул в знак согласия.
— Если я возвращу вам свободу, — продолжал всадник, — как вы будете себя вести?
Разбойник печально покачал головой.
— Повторяю, я лишу вас жизни. Честный человек обязан держать слово. Я не могу обманывать тех, кто мне платит, это подорвало бы мою репутацию.
Всадник расхохотался.
— Видимо, вам неплохо заплатили за мою жизнь? — спросил он.
— Да нет, но нужда заставляет мириться со многим. Я получил сто пиастров.
— Всего-то? — презрительно воскликнул всадник. — Я думал, что стою дороже.
— Гораздо дороже, тем более что задача эта трудная, но в другой раз я возьму серебряную пулю.
— Вы идиот, приятель. Вы не убьете меня никогда. Сегодняшний случай вас ничему не научил. Я четыре раза слышал свист ваших пуль, это мне надоело. И мне захотелось узнать наконец, кто в меня стреляет. Как видите, это мне удалось.
— Это правда. Впрочем, может быть, вы не подозревали, что я находился так близко от вас. Всадник пожал плечами.
— Я даже не хочу спрашивать, кто вас нанял. Возьмите, вот ваш нож, он мне не нужен. Ступайте, я слишком презираю вас, чтобы бояться. Прощайте!
Говоря это, всадник встал и жестом, исполненным величия и презрения, велел разбойнику уходить.
С минуту разбойник пребывал в нерешительности, потом, низко поклонившись своему великодушному врагу, сказал голосом, слегка дрогнувшим от волнения:
— Благодарю, сеньор. Вы лучше меня, но все-таки я вам докажу, что я не такой негодяй, как вы думаете, и что во мне сохранилось нечто человеческое.
Всадник только молча пожал плечами и пошел прочь. Разбойник смотрел ему вслед с непривычным для него чувством печали и признательности, придававшим его физиономии несвойственное ей выражение.
— Он не имел права мне верить, — прошептал разбойник. Читатель уже заметил его склонность к монологам. — Да, он мне не верит. Впрочем, как же можно верить моим словам? Тем хуже! Тяжело будет, но честный человек обязан держать слово. Я ему докажу, что он еще меня не знает. В путь!
Утешившись этими словами, разбойник вернулся к скале, за которой прежде прятался, обошел ее, отвязал укрытую там лошадь, вскочил в седло и ускакал, бормоча с искренним восторгом:
— Какой храбрец! Какая сильная натура! Как будет жаль, если его убьют из-за угла, как антилопу! Ей-богу, я постараюсь, чтобы этого не произошло, не будь я Сапоте!
Он переправился вброд через Вермехо и вскоре исчез в высокой траве на противоположном берегу.