В послевоенные двадцатые годы, когда всюду еще сказывались следы разрухи, когда еще только оживали фабрики и заводы, не приходилось рассчитывать на многое из того, чем сейчас свободно пользуются и бывалые туристы и юные путешественники. И Костя Беленький не по готовым картам копировал, а сам на месте выверял и заполнял свой клетчатый лесной чертеж. Не так красива, зато до мельчайших деталей точна получилась Костина карта.
Вот из квадратов выведена на узенькое поле листа кривая линия. Она показывает встретившийся на пути ручей. Позднее выяснилось, что именно через него переходили мы с Ленькой в десяти верстах от наших приятелей. И кривая, разрастаясь шире, прошла через все квадраты, конец линии помечен стрелкой-указателем: «Впадает в Клязьму».
В другом месте через линию-просеку выведен извилистый круг и обозначено: «Болото. Обход вправо полкилометра».
Павка Дудочкин тоже приложил руку к Костиному чертежу. Это его тяжелыми буквами сделана приписка: «Болото моховое, клюквенное». В другом месте, черкнув стрелку, он пометил: «Грибное место». Две просеки на один квадрат выведены кверху, к северу. В клетке обозначена маленькая петушиная голова с высоким гребнем. Припоминаю, что это и моя работа, как дополнение к записям Кости и Павки. Любил я рисовать петуха с высоким гребнем. По какой причине занимает он целый лесной квартал да еще с прибавкой на волнистый гребень, объясняет одна из Костиных записей, сделанных на следующем листе:
«За дальним озером видим группу людей. С ними Белоголовый… За перекрестной просекой большой новый дом с красными петухами на крыше. За оградой лает собака».
Из чертежа Кости Беленького мы такой вывод сделали: если бы уместить весь Ярополческий бор на одном большом листе, то все кварталы слева направо пойдут по порядку, как буквы в книге. Первая строчка с первого номера и начинается. Кончился лес в ширину — строчкой ниже идет продолжение. Приравнивай его к переносу в книге и снова с левой стороны начинай читать. Только не бери чертеж югом кверху, как не читают книжку вверх ногами.
Вот какое открытие помогла нам сделать нежданно-негаданно Костина запись кварталов по клеточкам.
Вероятно, такой же книгой идет счет и в вашем бору, дорогой читатель. И у вас каждый квартальный столбик на скрещивании просек имеет четыре числа. Два из них, идущие в обычном числовом порядке, относятся к верхней, два других — к нижней строке. Вспомни номер нужного квартала, восстанови в памяти правило лесных чисел — и найдешь кратчайший путь к цели. Здесь тебе помогут держать направление и светила, и сучья деревьев, и муравьиные гнезда, и другие верные приметы.
Только не путай с ними, ни в грош не ставь приметы, подобные той, что заяц перебежал дорогу или встретилась ягодница с пустым ведерком. Из всех лесных встреч лишь одна и единственный раз заставила нас сознательно отклониться от своего пути. Но был это не безобидный заяц и не пустое ведерко. Неизвестно откуда появившийся огромный рыжий пес с оскаленными клыками и дико взъерошенной шерстью заставил нас, схватившись за руки, податься в сторону. Зато во второй раз, когда с нашей компанией был и дедушка, тот же пес, хотя рвал и метал на цепи, все-таки отшатнулся с нашей дороги. При третьей встрече, которая снова произошла в лесу, он налетел на Бурана инженера Туманова.
Вы еще не знаете ни старика Пищулина, ни инженера Туманова, ни его Бурана.
Они появились в наших записях, когда в тихом Ярополческом бору въявь обнаружилось, что не так-то здесь все спокойно, как нам казалось. Встреча с нэпманами возле срезанной сосны-семянки была для нас началом участия в больших событиях. И в центре этих событий встал дом с красными петухами, его обитатели и посетители. Записи помогают восстановить и последовательность событий. И я иду вслед за ними.
…Деда Савела никто не отыскал. Он раньше Кости и Павки вернулся в сторожку.
Когда мы с Ленькой переступили порог, старенькие ходики на стене показывали одиннадцать. Над столом висела зажженная семилинейная лампа с зеленоватым стеклянным пузырем для керосина. Сверху в отверстие лампового стекла был вложен уголек, чтобы пламя в лампе держалось ровнее и меньше было копоти.
Керосин в пузыре выгорел наполовину. Это значило, что нас ожидали давно. В летнее время дедушка редко зажигал лампу. Ситцевые занавески на окнах были отдернуты. И мы с Ленькой поняли, что это нам светили окна в разные стороны бора.
Костя и Павка сидели за столом, заканчивая и приводя в порядок свои дневные записи в тетрадях. Они просияли, увидев нас в растворе двери, но не встали навстречу, не зашумели с расспросами, только потеснились на лавке, давая нам место.
Дедушка на низенькой скамейке сидел в сторонке, поблизости печки, и ковырял кочедыком расхудившийся лапоть. Он тоже поднял голову нам навстречу, хотел сказать что-то и снова углубился в свою работу. Кочедык срывался и ковырял в руку, подрезанное и заостренное на конце лыко гнулось и плохо проходило в ячейки. Заметно, что дед Савел был не в духе.
Негромко, чтобы не отвлекать старого лесника от его работы, Ленька рассказывал о нашем походе, о лесорубах, из-за которых будто бы сбились мы с просеки, о срезанных соснах на поруби, о выходе по звездам на знакомую полосу.
— Где вы, говорите, деревья срезаны? — старательно продергивая лыко в новую клеточку на лапте, поинтересовался дедушка.
— Возле просеки, в двести восемьдесят шестом, — поспешил с ответом Ленька, гордый тем, что научился разбираться в лесных кварталах.
— Там же порубь, — по-прежнему не поднимая головы, заметил дед Савел.
— Вот на поруби это и есть. Всего там несколько сосен осталось. Ох, какие сосны! — выразил Ленька свое восхищение.
— Подожди, подожди!..
При этих словах дедушка отложил в сторону кочедык и лапоть и поднялся со скамейки.
— Как же, ты говоришь, на поруби? Туда конного и проезда нет.
— Точно, дедушка. Точно на поруби. Мы же сами своими глазами видели. Вот Костя рядом — не даст соврать… Верно, Квам?
Я подтвердил слова Зинцова. И Ленька начал подробно описывать и место, и сосну, на которую он когда-то забирался, и порванный флажок под ветвями.
И чем убедительнее доказывал Зинцов правоту своих слов, тем большая тревога отражалась на лице старого лесника. Он уже не возражал. Он только спросил нас обоих:
— Не прошиблись ненароком? Может, в другом месте свежие пеньки смотрели?
— Не только пеньки, мы видели, как и деревья увозили, — сказал я.
— Так что же вы?! — словно зацапав нэпманов в кулаки, тряхнул руками дед Савел.
Впервые видели мы его таким возбужденным и расстроенным.
— Что же вы их!.. — повторил движение взбудораженный лесник и замолчал, глянув в наши удивленные лица.
Несколько минут, неслышно ступая по полу мягкими лаптями, перетаптывался он туда-сюда, от стола к печке, от печки и до стола, то перекладывая кочедык со скамейки на шесток, то снова возвращая его с шестка на скамейку.
Делая вид, что успокоился, подсел ко мне сбоку, сказал:
— Эх, Квам, Квам! Каких ты жуликов-то упустил! Шутейно и весело хотел сказать. А не получилось.
— Ну ладно, — произнес он со вздохом. — Рассказывай подробно, как дело было.
Серьезные разговоры с шутливым видом дедушка часто с меня начинал, а потом и постарше товарищей в беседу заводил. Проще и легче строгого опроса такая беседа получалась.
Рассказал я дедушке про битюгов — гнедого и чалого, про ременную сбрую с блестками, про колеса на железном ходу, про горбоносого Саньку и про его отца, у которого борода с бровями срослась.
— Санькой, значит, сына зовут?
— Санькой отец его кричал.
А отец ли?
Отец… Похожие.
— В какую сторону они поехали? Мне трудно было объяснить.
— На восток взяли и к северу немножко, — помог мне Ленька.
— Так, — ободрил Леньку дедушка.