Хорошая рубашка… Мама заругает, — горюет он, укладывая лоскутки по голому животу.
Эх, ты! Мама заругает! Надо бы рубаху в штаны заправить! — упрекает Ленька Зинцов своего приятеля. — Давай затянем под ремень.
Хватит, а то пряжка не выдержит, — покорно принимая услуги Зинцова, отдувается Павка.
Я помалкиваю, что наткнулся животом на шест, и тихонько растираю ушибленное место.
— Вперед! — стараясь опередить команду Бориса, зовет Ленька.
И мы снова припускаемся, прыгая на шестах кто как умеет. Скачка и передышка, скачка и передышка — так чередуется наша дорога.
— Подождите, — останавливает в одном месте Боря. — Здесь белка. Видите?
На земле, куда он указывает, валяются вышелушенные сосновые шишки.
— Тихо! — шепотом предупреждает он. Засматривая вперед. Боря начинает проворно работать языком и губами. Слышится частое цокотанье. Скоро в ответ точно такое же раздается сверху.
Рыженькая белочка выскакивает из дупла на сучок и моментально скрывается в ветвях.
Мы стоим, чуть слышно переговариваясь между собой, и любопытный зверек появляется снова. Сначала сквозь ветки осторожно просовывается маленькая острая мордочка, потом появляются передние лапки с острыми коготками. И вот уже белка вся на виду. Она свешивает голову с сучка и внимательно рассматривает нас блестящими черными глазами.
Шевельнулись — вскинула на спину пушистый хвост трубой, перепрыгнула на другой сучок и зацокотала громче.
— Сердится, недовольна, что ее побеспокоили, — пояснил Борис. И сам зацокотал — только тихо, успокоительно. Удивительный это был разговор на беличьем языке, который мы сами слышали и видели, что белка его тоже понимает.
— Щелкнуть? — нерешительно спросил Ленька, дотягиваясь рукой до лука за плечом.
Боря энергично и отрицательно потряс головой.
— Летом нельзя. — И, кивая в сторону белки, шепнул Леньке на ухо: — Нинкина белка!
— Нинкину не тронем.
И, дружелюбно настроенный, Зинцов привычным движением опытного охотника засунул стрелу обратно в свой колчан.
Еще раз припустившись вскачь на шестах, мы быстро домчались до Большого болота. Сначала вдали завиднелся широкий и ясный просвет. Высокие деревья сразу кончились, и на смену им выступили сосенки, которые иначе, как карликовыми, и назвать нельзя. Кора на них старая, потрескавшаяся, а подойди, вытяни руку кверху, и поднимется ладонь выше вершины такого старого дерева.
Сосенки-карлики широко разместились по огромному, кругу, а середина его совершенно пустая, будто они собрались «каравай» водить, а кому «караваем» быть, еще не выбрали.
Желтый с прозеленью мох ровным мягким ковром застилал всю середину болота на добрую версту с лишним в окружности.
Сейчас здесь было пустынно. Но мы легко могли представить себе, как оживится этот пустырь, когда стукнет сентябрь. Сотни ягодниц с мешками и корзинами выйдут тогда на широкую круговину, предназначенную для «каравая». Одни на смену другим до самого снега будут собирать они густо рассыпанную по моховому болоту клюкву, которая чем дальше в осень, тем сочнее и слаще становится.
А ранней весной потянутся ягодницы за журавликой.
Журавлика — уже в самом этом названии слышится запах весенней свежести. Оно сразу напоминает оживающие после зимы просторы, привольный разлив Клязьмы, которая распахивается вдруг полой водой на десятки верст в ширину, от высоких холмов правобережья до самого Ярополческого бора. Под приветное курлыканье весенних журавлей, косяками пролетающих в вышине с юга на север, и выходят заречные жители на сбор журавлики. Та же клюква, пролежавшая зиму под снегом, становится еще вкуснее, будто это совсем другая ягода. И название у нее уже другое: летят журавли — значит, журавлика.
И рады мы, что узнали, откуда приходит в кисель эта ягода. Дружно меряем шагами Большое болото. Мох мягко приминается под ногами и снова пышно выравнивается на следу, лишь стоит отделить ступню. Почва немножко зыбнет и покачивается. И Ленька предлагает устроить «зыбку», как устраиваем мы по первому льду у себя на озере. На болоте и летом такая зыбка получится лучше, чем по ледку на озере. Но Боря предупреждает, что на Большом болоте такие забавы не годятся.
— Нас только корни держат, а внизу трясина.
— Глубокая? — спрашивает Костя Беленький.
— Лошади тонули.
И Боря советует осматриваться внимательно, чтобы не оступиться в такую полынью.
— Держите шестики под руками, поперек груди, — говорит он. — Если мох под ногами прорвется, на шесте можно удержаться.
Предупреждение действует. Мы берем шесты, как советует Боря, и стараемся идти спокойно, отделившись один от другого.
На желтом с прозеленью мху зеленые ягоды клюквы почти незаметны, хотя по всему болоту их насыпано видимо-невидимо. Они робко начнут краснеть и покажут себя только в августе, потому что из всех поздних ягод клюква самая поздняя.
На противоположном краю болота Боря приостанавливается.
— Тихо! — шепчет он. — Лебеди близко.
За полосой сосенок-карликов снова поднимаются великаны деревья. Между ними шуршат камыши. Беспорядочно переплетаются узкие протоки, виднеются просторные разводья, по которым густо рассеяны желтые и белые кувшинки. Еще дальше просвечивает широкое озеро.
К одному из разводий мы и пробираемся осторожно вслед за Борисом.
Боря заранее подготовился к встрече с лебедями. Укрывшись в камышах, он бросает на воду горох, пшено, хлебные крошки и тихо отходит подальше от берега.
Начинается томительное ожидание. Проходит пять… десять минут. Никакого признака лебедей не угадывается. А Боря, засматривая через камыши вдаль, все показывает рукой: «Тихо, тихо, — словно хочет сказать: — Мы их не видим, а они нас видят и слышат».
Терпению Леньки Зинцова, который вообще не может похвалиться умением сдерживать себя, приходит конец. Он вытаскивает из кармана Павки Дудочкина тростниковый манок и показывает Борису: «Подманить?»
Боря мотает головой и улыбается. Подобравшись к нам ближе, шепчет:
— На лебедя нет манка. Лебедь — молчальник. Помнишь «лебединую песню»? Только перед смертью он поет.
Костя Беленький раскрывает сумочку с тетрадями и записывает слова Бори. А Зинцов, насупившись, разворачивает палочкой подвернувшееся под руку муравьиное гнездо. Стройная пирамида, искусно сложенная из сухой хвои и пересыпанная песком, рушится и медленно оседает. Тысячи муравьев высыпают наружу из многочисленных ходов.
Ленька наблюдает, как они суетливо и упрямо пробиваются через завалы, таща перед собой белые крупные личинки, похожие на рисовые зерна. Сколько бы ни встречалось на пути преград, а ношу не оставляют. Так работают, навер-^ но, спасательные команды во время землетрясения. Зинцов читал об этом в какой-то книжке. И Леньке становится жалко бесцельно растревоженных маленьких самоотверженных тружеников. Он прекращает «землетрясение» и старательно выравнивает пострадавший муравейник. Но что же делать дальше? Чем. заняться? «Сидеть у моря и ждать погоды» Ленька не желает. Он хочет сам себе погоду строить.
Ожидание наскучило. Зинцов уже собирается свистнуть в четыре пальца, чтобы прекратить эту «игру в молчанку», когда Боря насторожился и предупредительно поднял руку: «Внимание!»
Камыши в дальнем углу разводья шевельнулись. Плавно огибая заросли желтых кувшинок, на открытую воду выплывала пара лебедей. Впервые мы видели их живыми, а не на картинке, и не где-нибудь в зоопарке, а на цветистых и извилистых лесных протоках.
Лебеди плыли в нашу сторону. Они скользили легко и свободно, и тихая вода морщинками струилась, расходясь в стороны от птиц.
Ближе, ближе… Лебеди всего уже в нескольких шагах от нашего укрытия; огромными белыми кувшинками разворачиваются плавно на застывшей глади. Тонкие, красиво изогнутые шеи вытягиваются и клонятся над водой, блестящие желтые клювы проходят по ней бороздками.