— Гулливая поляна, наверное, есть. Про нее и мама знает и тятя мне рассказывал. Мальчишкой он сам видел, как старики с лопатами тайком от людей ее разыскивали, хотели клады раскопать. Которые на коленках через лес ползли. Слух такой прошел, что если на коленках через лес проползти да полынное семя на зубу держать, то Гулливая поляна не скроется.
Уже в постели Боря сообщил шепотом:
— Дедушка давно показать мне ее обещается. Давайте вместе просить, чтобы всем поглядеть.
— Конечно, вместе! — вдохновился Ленька. Лежавший спокойно Костя Беленький и тот при восклицании Зинцова оживился.
Предложение насчет Гулливой поляны всем по душе пришлось. С утра и приступили к осуществлению задуманного.
Дед Савел сначала хотел наши просьбы на шутку перевернуть: посмеивается, отговаривается, но нерешительно. От этого у нас смелости прибавилось.
Туманов, проспав ночь в дедушкиной сторожке, в Гулливую поляну тоже, видать, по-настоящему поверил: нас поддерживает.
— Может, — говорит он, — попробовать на счастье, Савелий Григорьевич, если они на Воркуново наследство так раззавидовались?
Дедушка недовольно глазами на лесного инженера вскинул и спрашивает:
— А дело как?! — и на деревянные кружки возле сторожки показывает.
— Не помешает. К сроку все на своем месте будет. Ведь я клады раскапывать не пойду!
Старый лесник насупил брови, губами шевелит — смекает. А Туманов подсказывает:
— В отлучку-то, пожалуй, лучше даже будет, спокойнее. А то заслышат шум — пойдут пускать концы в воду. Тогда ищи-свищи ветра в поле.
Из этого разговора мы мало что понимаем. А Туманову, видать, и не особенно хочется, чтобы мы вникали. В таком случае надо делать вид, что мы и не прислушиваемся и внимания не обращаем.
Понятно одно, что дедушка с лесным инженером соглашаться начинает.
— Решай, — говорит, — как лучше. Тебе виднее.
Туманов и решил.
— Тогда, — говорит, — так и сделаем: вам Воркуновы клады искать, а мне начатое дело продолжать.
— Успеха тебе! — негромко, но с чувством произносит дедушка. И вместе с пожеланием в его словах звучит глубокая благодарность.
Закончив разговор с Тумановым, он обращается к нам:
— Значит, Гулливую поляну хотите отыскать?
Он прикидывает что-то в уме. Скрывая лукавинку в глазах, хмурит брови и, не дождавшись ответа, снова спрашивает:
— Какое нынче у нас число?
Я внимательно слежу за выражением лица деда Савела, стараясь угадать, куда ведут его вопросы. Почему именно сейчас дедушке потребовалось узнать день месяца.
По лицу угадываю я и настроение деда.
Нет, он не в обиде на нашу просьбу. А что старается казаться сердитым, так это только для вида.
— Смотрите, поиски долгие и путь не ближний, — предупреждает дедушка.
— Нам теперь привычно, дойдем, — за всех отвечает Костя.
— А не перепугаетесь, если леший огаркает или в трущобу заведет?
— Нет, не испугаемся! Нас много.
— А ты не боишься, Квам?
Если с друзьями договорились, разве можно отказываться, идти на попятный. И я даже смелее Кости отвечаю:
— Нет, не сробею!
На всякий случай добавляю:
— Я за тебя буду держаться.
Ленька перемигивается с Павкой. Ишь, мол, какой оборотистый!
— Ну, если все вы такие храбрые, — соглашается дедушка, — тогда ладно, попробуем. Готовьтесь сегодня в ночь. И запомните: пока не отыщем Гулливую поляну, не бывать вам в своем шалаше. Договорились?!
Мы на все согласны. Ни одним вопросом больше ни дедушку, ни Василия Петровича от их занятий не отвлекали. Спать нам в этот день пришлось лечь засветло.
— Вставать, как позову, — такое предупреждение получили мы от деда перед отправкой в шалаш.
Наверно, от этого предупреждения и лежали так долго. напрасно призывая сон. По приказу и просьбе много разных дел исполняется, а сон ни приказу не подчиняется, ни просьбы не понимает. Разве заставишь себя заснуть, когда знаешь, что скоро на Гулливую поляну идти?
Мы слышим, как лесник и Василий Петрович ведут разговор про неизвестного нам Максимыча. Затем Костя Беленький, который лежит крайним у входа, сообщает, что инженер подозвал Бурана и, как однажды дедушка, вложил ему в ошейник записку. Слышали, как промчался Буран мимо нашего шалаша.
Лежать давно надоело, а сон не берет.
Вот старшие принялись разжигать костер: потрескивают на огне сухие еловые шишки. Даже с закрытыми глазами видно, как огненной метелью взлетают при этом искры и, блеснув на мгновение, серым пеплом оседают на открытую голову деда и военную фуражку Туманова.
— Сначала надо воду вскипятить…
— За рыбу пора приниматься, — доносятся до нас сдержанные голоса и отрывочные фразы.
— Вот на дощечке. Удобно будет.
По тому, как хрустит и брызжет чешуя и порой срывается со звоном гибкий ножик, нельзя не догадаться, что на уху отобрана крупная рыба. Сегодня нас ждет настоящая рыбацкая уха, которую обещал дедушка приготовить к походу.
— Окуней не чисти, — замечает он Туманову. — Уха будет слаще. А уварятся — чешуя сама чулком слезет… Прогуляйся немножко, я тут доделаю.
Заварив уху, дедушка мягкими шагами прохаживается возле костра, прислушиваясь, не шепчемся ли мы в шалаше, и по привычке сам с собой негромко разговаривает.
А в нашем домике под елью тише, чем во время ночного сна: никто не пошевелится, не всхрапнет, не забормочет спросонок.
«Кто не будет спать, тот останется дома», — так предупредил нас дедушка. Поэтому мы стараемся «спать» почти не дыша. Кому же интересно оставаться возле сторожки, когда товарищи пойдут на Гулливую поляну!
Звякнет ли опущенное на землю ведерко, скрипнет ли осторожно приоткрытая дверь в маленьких сенцах, все думается нам, что вот сейчас приподнимет дедушка Савел край брезентового плаща у входа в наше жилище и позовет: «Поднимайтесь, соколики, собираться пора!»
Но, оказывается, что еще совсем не пора. Дед поднимает нас, когда мы и взаправду не то спим, не то засыпаем.
На поляне темно. Один за другим выползаем мы из шалаша на свет костра. Обувь, носки, портянки — все наготове. Но прежде нужно добежать до озера, ополоснуться свежей водой.
За костром темь такая — хоть в глаз коли. Вода в озере густая и черная.
Дедушка обещал новолуние. Еще недавно мы наблюдали, как «умирает» месяц. Новолуние в моем воображении — это ясная, светлая ночь, когда сияет в небе молодая «новая» луна, широко освещая кругом леса, поля, озера.
А луны сегодня вопреки ожиданию совсем не видно. И дедушка объясняет, что это и есть самое новолуние, когда «одна луна» кончилась, а «другая» еще не успела народиться, и в небе вообще нет никакой луны.
— В такие вот ночи и ищут люди упрятанные по лесам клады, — говорит он.
Уха «доходит» на малом огне. Вывертываются снизу и снова ныряют в глубину котелка рыбьи хвосты и головы. Кружатся, всплывая и вновь исчезая, лавровые листья и перья зеленого лука. Для рыбацкой ухи не надо никакой другой приправы. Лучшая приправа ей — дымок от костра.
Походила волнисто, поморщилась уха под крутым наваром на малом огне — и на круг.
— Сдвигайтесь потеснее, — приглашает дедушка.
Уха такая пахучая и вкусная, что шесть ложек кладоискателей работают не уставая. Сбоку костерок подсвечивает, и лица товарищей передо мной то прозрачно-синими просветят, то розовыми, то багровыми зардеются.
За ночной ухой недостает одного Туманова.
«Неужели домой ушел?» — думаю я, и при мысли об одиноком путнике среди бора становится зябко.
За костром настороженно молчит лес. И чем ближе дно котелка, тем гуще кажется темнота, и все чаще приходит на ум: «Чем-то встретит нас Ярополческий бор в такую ночь?»
И на Гулливую поляну хочется, и жуть закрадывается. А ложки уже о дно котелка позвякивают.
— Боря, не забывай, — указывает дедушка на костер.