— Принеси самовар! — вторично обращается она к Леньке.
И теперь Зинцов уже не медлит.
Подвинем стол поближе к койке, — указывает она на дедушкины нары, откуда молча наблюдает за новоявленной хозяйкой Василий Петрович.
Садитесь! — одно за другим отдает распоряжение Нина.
— Из этой вам будет пить удобнее, — подвигает она тарелку Василию Петровичу.
Синенькую эмалированную кружку ставит перед дедушкой. Стеклянная сахарница достается Косте Беленькому. Остальным — стаканы. Для Павки даже с блюдцем.
За маленьким столиком такая теснота, что не повернуться. Но заботливая хозяйка умеет блюсти порядок. Она сама разливает и подает чай, широкими ломтями режет при-черствевший хлеб, тоненько приглаживает каждый кусочек сливочным маслом с таким расчетом, чтобы его на всех хватило, да еще и дедушке на завтра осталось.
Василий Петрович, неторопливо отхлебывая из тарелки горячий чай, интересуется:
— Совсем потеряли след этого… сбежавшего, или еще есть надежда?
— Тятя с ружьем остался сторожить тропу через болото. Двое мужиков из Сосновки в обход пошли, — уверенно, без запинки отвечает проворная на язык девчонка.
— Коротко и почти что ясно, — подводит итог Туманов. С «королевы» он переводит глаза на Павку, которому сегодня особое внимание. Нашему другу с кисейными рукавами досталось место в самом конце стола. Насчет хлеба и чая хозяйка его не позабыла, а придвинуть поближе сахар, чтобы Павка свободно мог достать, не догадалась. Стесняясь попросить, Павка особенно громко и усердно дует на блюдце, но чай от этого не становится слаще. А старания нашего застенчивого друга обратить таким образом на себя внимание замечает лишь Василий Петрович.
— Выпей еще стаканчик, — предлагает Туманов, видя, как неохотно отодвигает Павка посудину.
— Хватит, — говорит Павка. — Без сахару я и дома больше стакана не пью.
При этих словах принявшая на себя роль хозяйки «королева» вспыхивает румянцем.
— Чтобы скрыть свою неловкость, поспешно и строго выговаривает Павке:
— Кашлянул бы! Не знаешь, как надо…Павка кашлянул перед третьим стаканом.
После чая под диктовку Туманова и с дополнениями дедушки Костя Беленький писал подробное донесение о пожаре. Верхом на Грачике его взялся доставить по назначению Максимыч. Сунул ногу в стремя, перекинул через седло другую.
— До свидания!
«Королева» занялась наведением порядка в сторожке. Павка, оберегая руки, уткнулся в стол и сидит неподвижно. А нам с Ленькой чего делать? То и дело выбегаем на поляну посмотреть, не приближается ли повозка. А ее нет и нет.
Дождь давно перестал. Под яркими лучами солнца пропотевшая земля дышит испариной. По траве, словно звезды рассыпаны, блестят, переливаются разноцветными огнями дрожащие дождевые капли.
А комары, комары!.. И откуда их столько берется?! После дождя так и клубятся тучами.
Ленька их и рукой и бескозыркой отгоняет — ничего не помогает.
Пришлось в сторожку вернуться.
Тогда и раздался стук в окошко. Ленька глянул и откачнулся за простенок.
— Смотрите, смотрите, кто там стоит! — прошептал он. — Белоголовый пришел.
Набрался храбрости, глянул еще раз, а за окном вместо одного уже трое. Пищулин в серединке.
— Дедушка!.. Василий Петрович! — зовет Ленька. Дедушка с инженером понять ничего толком не успели, а белоголовый уже входит в дверь.
— Здравствуйте!
Ни глаз, ни рта — ничего нет. А голос идет.
— Зверя поймали. Сюда, что ли, вести?.. Давай! — машет рукой в окошко белоголовый.
— Ну и комарья по лесу! Дохнуть не дают, — досадует он сердито.
Потом руками снимает голову с плеч. А под ней другая — совсем человеческая.
Трое, которых видел Ленька под окном, тоже входят в сторожку. И Пищулин с ними. Он глядит себе под ноги и не поднимает головы.
Один из мужиков защелкивает позади себя дверь на крючок.
— Так вернее будет. Всю дорогу бежать порывался, — объясняет он, кивая на Пищулина.
— Где поймали? — не поднимаясь с места, спокойно спрашивает Василий Петрович.
— От них убегал — на нас напоролся, — отвечает снявший с себя белую голову.
— Вот тебе и белоголовый! — шепчу я Леньке.
Белая голова сложилась на проволочных кольцах плоским кругом и висит на груди ее обладателя.
Это же марля! Обыкновенная белая марля. Из нее любую голову смастерить можно. А лицо, освобожденное из-под марли, молодое, румяное. Черные глаза так и поблескивают. Веселый, видать, парень прячется под глубокой белой шапкой.
— Так где, в каком месте перехватили вы его, Дима? — по имени называет белоголового Туманов.
— Узенькую полоску лесом прорубали. Ну, визирку по-нашему. Пробу торфа мы сейчас на Черной гати берем. А тут он и лезет, — искоса кивнул белоголовый на Пищулина. — Видать, в старые землянки пробраться целился, да мы раньше его к проходу подоспели.
Пищулин шевельнул головой, и серые студенистые глаза зло глянули на говорящего.
— Оружия не было? Сопротивления не оказывал? — интересовался Туманов.
— Нам-то?!
Дима легонько шевельнул плечами и улыбнулся чуть заметно, искоса глянув на Пищулина.
— Не стоило!.. Объездчик — мужик ученый, сообразил, что вместо пользы один вред от сопротивления получится. Ну, я пойду, а то прямо с визирки подался. Ребята, наверно, дожидаются… Милиционер от Онучина должен сюда заехать…
Привычным движением он зацепил пальцами верхний круг из проволоки и, опрокидывая его через голову назад, потянул другие. Белый марлевый мешок раздался и закрыл голову Димы до самых плеч.
— Теперь не страшно и с комарами воевать, — раздалось из мешка.
Белояр
Многолюдно, но тихо, до жуткого тихо в сторожке. Сидит на сундуке неподалеку от двери Пищулин, бирюком глядит себе под ноги, головы не повернет.
В другом углу сторожки дедушка с Василием Петровичем. Тоже молчаливые. На Пищулина и не смотрят, будто и нет его. Только мы исподтишка с боязливым любопытством на него поглядываем, чтобы запомнить, какие с виду бывают преступники.
Не было такого подозрения, но теперь и я начинаю догадываться, почему именно там, где мы недавно сучья собирали, Пищулин пожар устроил. Хотел обвинить, что это мы сделали. Тогда и дедушка вместе с нами был бы виновником. И составленный на усадьбе объездчика протокол забудет, и все преступления Пищулина сами собой прикроются. Затем торопился он с Онучиным срубы и бревна убрать, чтобы и следа не осталось.
С этими думами при взгляде на Пищулина даже дрожь пронимает. Что-то зловещее представляется мне в костлявой фигуре с козлиной бородой.
Рядом с Пищулиным по двум сторонам оба мужика стоят, ни на шаг не отходят. Тоже, видать, опасаются, как бы еще чего не устроил преступный и злой старик. От его присутствия и в комнате будто сумрачно, и лица у всех хмурые, настороженные.
А за окном солнышко сияет. Птицы на опушке после дождя веселый концерт устроили. Самое время с удочкой бы между камышами засесть. Да куда там!
Так и сидели мы до приезда милиционера. Только когда он Пищулина в повозку с собой усадил — вздохнули свободно. И дедушка полотняный пиджачок одернул, словно пыль отряхнул, и Василий Петрович занемевшими руками для разминки покачал, и мужики, сторожившие Пищулина, освободившись от обузы, оживились:
— Гора с плеч!.. Счастливо оставаться! Да сообщайте, если что случится. Разом явимся.
— Костенька! — тихонько назвал мое имя и глазами позвал Туманов. — Там в кармане письмо лежит, — сказал он, когда я подошел, и указал на изрезанный френч. — Достань его.
Очень я обрадовался такому доверительному поручению Василия Петровича. И по голосу Туманова узнаю, что письмо секретное, никому его нельзя показывать, только мне разрешено взять. Несу его бережно, обеими руками перед собой держу. Конверт голубой, чистенький, только в одном месте огнем тронуло — почернел. И по голубому буковка к буковке адрес выведен. Вот бы так писать научиться!