— Как наша учительница написала, — похвалил я несмело.
Василий Петрович вдруг зарумянился, и рубец на щеке побагровел. Я уж и испугаться готов, а он засмеялся на меня.
— Ладно, — говорит, — клади сюда.
Я и положил письмо в галифе инженера.
Все мы, не торопясь, собираться стали. Что было в шалаше, в сторожку перенесли. Маленькую сумку с тетрадями Костя Беленький на пояс прицепил. Ее с собой берем.
Тут же, оставив несколько чистых страничек на записи о событиях двух минувших дней, старший снова взялся за продолжение дневника.
«Едем на Белояр», — это первые слова после пропуска. А чистые странички так и остались незаполненными. В пору было успеть рассказать о том, где нам еще довелось побывать, что нового удалось узнать, услышать и увидеть.
…На повозке приехал Боря. Ему, как знатоку здешних мест и легкому на ногу парнишке, взрослые без раздумья важные и маловажные дела поручают, особенно если пробежать куда-нибудь требуется. И Максимыча во время лесного пожара тоже Борю выбрал, чтобы за лошадью послать.
Старший Королев и бором пробежал, и коня в повозку заложил, и уже к сторожке подкатывает. А младшая Королева из окна глядит.
Ленька за версту заслышал приятеля, побежал поделиться с ним новостями. Оба настроены воинственно.
— Едем! — кричит Боря, разворачиваясь под окном сторожки.
— Едем, да не все, — замечает сестра брату.
— Кто не поедет?
— Кто кричит, тот и не поедет. И поставила на своем.
— Дедушка, ему на Белояре делать нечего.
— Нина Федоровна, — урезонивает дедушка, — ну зачем тебе понадобилось его задерживать?
— Мне к бабушке Васене надо ехать, а он пусть здесь остается — тебе помогает… А Пегашку я и сама сумею подхлестнуть.
Боря слушает да помалкивает. Никак у него не хватает духу младшей сестренке наперекор пойти.
— Хватит, покатался! — выскакивает она из сторожки и перенимает из рук брата вожжи.
— Рассаживайтесь по местам! — командует «королева».
— Белая рубашка, — обращается она к Косте. — Перетряси хорошенько сено в повозке… За сестру милосердия будешь. За больными в дороге присматривай.
Павку и Василия Петровича «королева» весьма усердно и по возможности удобно размещает в задке повозки и так старательно их упаковывает, что поверх воткнутого со всех сторон сена видны только головы, немножко плечи да высвобожденные из-под сенного навала руки.
Определенный в качестве «сестры», Костя Беленький исполняет свои обязанности ревностно и заботливо. Он закалывает булавкой края простыни, наброшенной на плечи Василия Петровича, поплотнее надвигает фуражку ему на голову, чтобы во время поездки не стрясло или не сбило ветром, кучкой подгружает сено под Павкины кисейные рукава.
Дедушка тоже вокруг повозки хлопочет и все напоминает лесному инженеру:
— Постарайся, Петрович, чтобы все хорошо обошлось. И на работу тебе раньше, чем Васена разрешит, чтобы не выходить. Павла устройте поспокойнее. Ребятишкам тоже большой воли не давай: пусть около бабки побольше находятся.
Боря помогает «королеве» распутать закрутившиеся вожжи, а я сижу и жду, когда тронемся.
— Все готовы? — оглядывает «королева» свою «свиту». — Ты, охотник, — небрежно бросает она Леньке, — занимай свое место!
— А Визиря-то мне для верховых прогулок, что ли, оставите? — спрашивает дедушка.
В горячей спешке про лошадь Максимыча мы и позабыли.
— Где он? — оглядывается Нинка.
— Сейчас приведу!
Ленька моментально соскакивает с повозки, мчится на опушку и возвращается сияющий, ведя в поводу серого в яблоках коня Максимыча под высоким седлом. Следом за лошадью на трех лапах неуклюже скачет Буран.
— Я верхом, — вызывается Ленька.
— Подожди! — сдерживает охвативший Зинцова пыл младшая Королева.
Только тут она спохватилась и заметно жалеет, что сплоховала в выборе и недурно бы поменять повозку Пегашки на седло Визиря. Но для такой перемены подходящий предлог нужен, а его «королева» не находит.
— Привязывай позади повозки, — недовольно говорит она Леньке.
Боря ковыряет носком сапога землю и чуть приметно качает головой. «Так не годится», — выражает он молчаливо свое мнение.
— Ладно, поезжай верхом, — дает Леньке свое согласие «королева».
Легким прыжком она подскакивает и садится на край повозки.
— Пошел, Пегаш! До свиданья, дедушка!.. Борька, до свиданья!..
И расставанье печалит, и дорога впереди веселая — и не понять, какое чувство перебарывает.
Буран не желает прыгать в повозку и хромает сбоку вровень с мордой лошади. Хоть на трех лапах, да на своих.
Ленька, пустив Визиря рысью, сбивается то и дело набок, виснет на поводьях, цепляется за луку седла.
Стремена подними, — не оборачиваясь, подсказывает Василий Петрович.
Эх ты, наездник! — небрежно бросает Нинка и нахлопывает Пегашку вожжами. — Догоняй!
Зинцов соскакивает с седла, долго возится со стременами. Далеко отстал. И вдруг налетает во весь опор. Распаленный Визирь головой над повозкой так и носит, коленками по задку стучит — ходу просит.
Ленька разворачивает его вправо, влево. То пригибаясь под ветвями, то отклоняясь в стороны, гарцует картинно на сером коне в высоком седле. Ленты бескозырки в воздухе так и трепыхаются.
Буран, размявшись на ногу, веселее впереди Пегашки пошел. Принюхивается к следам в стороне от дороги, гавкает.
«Вот какая охрана, — приходит мне на ум, — сопровождает королеву со свитой».
Повозка катится быстро, но и потряхивает крепко. Заметно, как морщится при толчках и сцепляет зубы Василий Петрович, в такт при прыжке колес приподнимает и бережно опускает руки в тряпичной кисее Павка Дудочкин.
Из-под колес ни пылинки. Дождик хорошо промочил и утоптал дорогу. Еще не успевшие испариться редкие капельки рдяными вишнями подрагивают под лучами солнца среди зеленой хвои. Мелькают, мелькают, бегут нам навстречу деревья. И «королева», накручивая по воздуху вожжами, торопит бег гривастого конька.
На подъезде к Белояру она степенится, охолаживает ладонями разгоревшиеся щеки, приводит в порядок растрепавшиеся волосы.
В лесной поселок мы въезжаем чинно, благородно, как и подобает серьезным, взрослым людям.
Приглядываемся. Как ни мала деревня Кокушкино, в ней и то семь домов, а здесь всего три. В сторонке еще два дома строятся.
Смотрю на них и думаю: «Зачем в лесу такие громадины размахнули?»
Чудно мне это кажется. Отец, помню, рассказывал, что в лесу только и бывают берлоги, шалаши да пещеры. Ну, на крайний случай землянку для жилья лесорубы выкопают. Если деревянная сторожка или дом объездчика, так это что-то вроде дворца в лесу считается. А чтобы про поселок какой в Ярополческом бору, об этом никогда и помину не было. А я своими глазами вижу, что он строится.
— А кто тут живет? Что они делать будут? — спрашиваю я Василия Петровича.
— Не только «делать будут», а уже делают, — говорит Василий Петрович. — И делают, да всего не успевают… Кто живет, тебе узнать хочется?.. Максимыч, например, с семьей живет. Знаком с ним?
— Видел.
— Он десятником на подсочке работает… Слыхал что-нибудь про подсочку?
На первый раз и признаться не стыдно, что не слыхал. Смело говорю «нет», чтобы лесной инженер видел, какой я в правде решительный.
— С ним вздымщики живут, — продолжает Туманов. — Трое одну комнату занимают… Вздымщиков на работе видал?.. Не видал… Увидишь, — пообещал Василий Петрович.
В числе жителей второго дома Туманов торфмейстера и сборщиков живицы назвал. И все спрашивает, знаком ли я с тем, что они делают. Приходится без конца повторять «нет». Даже на себя досадно.
— А с этого краю, — говорит Василий Петрович, кивая на крайний дом, — будет наша хата. Здесь я живу, здесь и вам пожить придется.
— А бабка Васена где? — спрашивает Костя.
— Не беспокойтесь, бабка нас отыщет.
У крыльца дома, на который указывал Туманов, Нина останавливает Пегашку. Забывая, что Костя Беленький — «сестра милосердия», она отстраняет его и сама помогает Василию Петровичу войти в дом. Павка, бережно придерживая руки на весу, шагает за ними. Мы втроем замыкаем шествие.