— Этим ребятам?.. Этим не откажу. А другим откажу… Улыбнулся добродушно.
Дмитрий Слепов стоит возле маленькой черной трубки со стеклышками по обоим концам, а трубка привинчена к деревянным ножкам, которые держат ее под землей выше моего плеча. Ножки так устроены, что выдвигаются и задвигаются. Хочешь, полметра или метр, а то и полтора метра вытягивай. С таким устройством интересно позаниматься.
Слепов откидывает на голову свое белое покрывало на кольцах и припадает к трубке. Заглядывая в маленькое стеклышко, он крутит винтики по сторонам трубки; приподняв руку над головой, плавно поводит ладонью и передает на расстояние:
— Вправо подвинуть… Еще вправо… Влево чуть…
Замирает неподвижно возле маленького стеклышка, потом неторопливо разворачивает и закругляет ладонь сверху вниз.
— Так поставить!
Следя за направлением трубки, впереди Дмитрия Слепо-па мы видим еще троих. Двое, с топорами и пилой, ушли далеко вперед. Они срубают встречающиеся на пути кусты, спиливают деревья. Третий, который ближе к нам, стоит с длинной палкой в руках и наблюдает за движением ладони над черной трубкой. По ее мановению он переносит палку то вправо, то влево и, наконец, накрепко втыкает в зыбкую болотину.
Дмитрий Михайлович, вы бы сняли накомарник. День-то, смотрите, какой! Сегодня в лесу птиц больше, чем комаров.
Нельзя, без накомарника перестаю себя геодезистом чувствовать. А теперь в нем и еще одно удобство: чего не сумею хорошенько объяснить — сквозь марлю не будет видно, что стыдно, — отшучивается он от Надежды Григорьевны. И обращается к нам:
— Вторая смена к работе готова?
— Готова, — оглядываясь на учительницу, отвечает Костя Беленький.
Геодезист делает запись в маленьком блокнотике и подает вперед громкий голос:
— Кончай работу! Инструменты передать второй смене. Ну-ка, кто подюжее? — отбирает он работников. — Раз… два.
Выбор падает на Костю и Павку.
— Принимайте у товарищей топоры и пилу, — указывает он на идущих. — Становитесь на прорубку визирки.
— Тебе, быстроглазая, — указывает он на Нину, — провес визирки делать… Гриша, принимай помощницу! — кричит он парню с длинными палками в руке. — Пробу почвы возьмете.
Нам с Ленькой достается «резерв».
— А что это такое? — спрашиваем мы.
А это самая главная работа, — объясняет болотный учитель. — При мне на посылках будете. Для начала тебе нивелир на плечо, — складывает он треногую подставку с прикрепленной к ней трубкой и передает Леньке. — А тебе… ладно, так и быть — тебе накомарник доверю. — Он снимает свою белую марлевую шапку, чтобы меня не обездолить.
В этот день я и на груди, ее откинувши, носил и белоголовым был.
А Нинка Королева!.. Вот где смех… На переменках с Ленькой глядим мы на нее через стеклышко нивелира, а она перед нами вверх ногами ходит. Ноги от земли вниз куда-то отрываются, потом опять прилипают. И что удивительно: голова вниз торчит, а волосы через нее не опрокидываются, кверху на плечи тянутся.
Костя с Павкой и того забавнее: на полусогнутых ногах повисли в пропасть и вот топорами себе под ноги размахивают, а деревья, вместо того чтобы вниз падать, вверх взлетают.
Похохотали мы и над Павкой, и над Костей, и над «королевой». А местами поменялись — они над нами смеялись.
И не только смеялись. Научились мы в этот день визирку лесом вести. Научились вешки выверять и ставить, чтобы одна за другой словно по струнке вытягивались. Длинный железный зонд из разборных колен на пять, на восемь метров в болото загоняли, из глубины земли в закрывающемся желобке пробы почв вынимали. Не только Дмитрий Слепов, и мы видели в этот день землю «на три сажени в глубину» и даже дальше. Где торф кончается и серый песок начинается, узнавали; говоря словами геодезиста — почву зондировали.
До конца дня мы с визировщиками и болотным учителем не расставались. И Надежда Григорьевна, шагая вместе с нами по хлюпкой топи, все расспрашивала Слепова, где находятся землянки, которые он видел и о которых только лесным жителям известно. Давно ли эти землянки существуют, какими ходами между собой сообщаются и как к ним пробраться можно.
И угадывали мы в расспросах учительницы замысел на новый поход. Жалели, что времени мало остается.
Уже близились к концу три недели — срок, который нам дали родные. Пора было деду Савелу после Павкиной болезни показаться, да и домой возвращаться.
«На муромской дорожке»
Что, кажись, тут особенного: встретились, расстались — и продолжай каждый идти своей дорогой. И все-таки, чувствуем, грустно нам расставаться с Тумановым, с Максимы-чем, с бабкой Васеной — со всем лесным поселком. Хотелось перед уходом с Белояра и школу посмотреть, в которой будут учиться Нина и Боря Королевы.
С пробежки от дома лесного инженера до нового здания школы и началось утро следующего дня.
«Королева» не побежала. Она шагом пошла следом за нами вместе с Надеждой Григорьевной, и мы первыми распахнули новенькую, покрашенную желтой краской дверь в коридор.
Я первым догадался пробежать вдоль всего коридора от двери до широкого переплетчатого окна на противоположном конце.
— Нинка, мы обновили вашу школу! — забывая, что вместе с ней идет и Надежда Григорьевна, крикнул я, лишь «королева» приотворила дверь.
Учительница, заметив, что я и сам уже спохватился, на этот раз оставила без замечания мое «неуважительное обращение к девочке».
Школа была точно такая же, как и наша — зеленодольская, только новенькая. Две высокие двери направо — это классы. Не заглядывая в них, можно увидеть, что в каждом сложена печка, потому что кирпичная кладка вровень со стенкой выведена. Налево три двери поменьше — это кухня, комната для «технички» и квартира учительницы.
В коридоре нет еще ни часов, ни плакатов, но я представляю все в точности, как это расположено в нашей школе. Вот здесь, думается, будут висеть часы с двумя большими гирьками на медных цепочках. Здесь плакат: «Ученье — свет, неученье — тьма». Здесь впервые накануне праздника повесят красное полотнище: «Да здравствует Великая Октябрьская социалистическая революция!» Потом на нем, немножно полинявшем, будет написано: «Да здравствует 1 Мая!» Здесь в рамочке за стеклом будут выписаны фамилии первых учеников школы и среди них наших друзей — двоих Королевых.
Приятно так думать.
В классах — географические карты и картины. Черные, покрытые лаком парты расставлены в три ряда. Интересно, за которыми будут сидеть Боря и Нина? У меня — рядом с печкой, третья в первом ряду.
«Обязательно нужно сказать Боре, чтобы он нам написал все подробно, когда начнется учеба», — думаю я.
— Хорошая школа, — говорит Костя Беленький.
— Замечательная! — подхватывает Ленька.
— Теперь вам только учительницу, чтобы хорошо учила, — высказываю я свое пожелание Нине и смотрю на Надежду Григорьевну.
Она поглядела на меня такими добрыми глазами, что мне захотелось обязательно поближе к ней придвинуться. А Надежда Григорьевна положила мне руку на голову и сказала:
— И учиться тоже хорошо надо.
Задумчиво так сказала, и обратно от школы шла тоже задумчивая.
Василия Петровича дома мы не застали. Воспользовавшись тем, что остался один, он впервые нарушил предписанный бабкой Васеной постельный режим.
Нашли мы лесного инженера на берегу Белояра. Сидит Василий Петрович, опершись на трухлявый замшелый пень, глядит мечтательно на противоположный берег, в тот край, где должна быть наша деревня.
— Скучно, надоело в комнате, — сказал он несмело, будто попросил: «Вы уж меня не ругайте, дайте здесь посидеть немножко».
Надежда Григорьевна вскинула глазами, покачала головой и, ничего не сказав, тоже присела неподалеку от Туманова.
— Рассаживайтесь на травке, — обратилась она к нам. Не знаю почему, но только слегка показалось мне, что Надежде Григорьевне хочется так вот, тихо чтобы, подольше с нами побыть. Редко бывала наша учительница такой вот задумчивой. А сейчас, похоже, ей даже грустно было немножко.