Но как бы то ни было, начальный курс я кончил третьим из пятидесяти человек в звене. И после целой кучи тестов мне сообщили, что я гожусь для школы радиоперехвата. Но в ней в то время не было мест, а я не хотел ждать, когда откроется новый поток. В результате меня определили писарем, хотя я совершенно не умел печатать на машинке. В сотне миль от нас, на окраине Кловиса, штат в Нью-Мексико, открылась вакансия в отделе кадров Артиллерийской военно-воздушной базы.
И я очутился там и целыми днями двумя пальцами долбил по клавиатуре, печатая формы ДД-214 - увольнительные документы служащих базы - и вкалывая на идиота-сержанта, а сам под нос ворчал: «Пора выбираться отсюда». Мне снова повезло: по соседству с отделом кадров располагалась Специальная служба. Многие сразу решат, что это было нечто вроде подразделения «зеленых беретов». Но наша Специальная служба была особая - атлетическая. И я тотчас же понял - это именно то место, где при моих задатках лучше всего защищать родину. Я шатался у двери и прислушивался, что говорилось внутри. И разобрал слова:
– Вся программа летит к черту! - жаловался один. офицер другому. - И только потому, что у нас нет подходящего человека.
«Вот оно!» - подумал я и постучал в дверь.
– Я Джон Дуглас. Разрешите рассказать о себе. Я говорил и наблюдал за их реакцией, пытаясь на ходу скорректировать себя и нарисовать портрет нужного им парня. И по тому, как они переглядывались, понимал, что попадал в точку.
– Да это же просто чудо! Он - именно то, что нам надо!
Меня перевели из отдела кадров, и с тех пор мне больше не приходилось носить военную форму. За то, что я руководил атлетическими программами, на новом месте мне доплачивали к жалованью рядового.
И я вошел в категорию военнослужащих, которым государство компенсировало 75% стоимости образования, - чем немедленно воспользовался и стал заниматься по вечерам и выходным в школе Восточного университета Нью-Мексико, который отстоял от нашей базы на двадцать пять миль. Чтобы исправить заработанный в колледже низкий уровень оценок и остаться слушателем программы, необходимо было учиться на одни «отлично». Но я чувствовал, что впервые в жизни передо мной была ясная цель. Я настолько удачно представлял ВВС на соревнованиях по таким серьезным видам спорта, как теннис, европейский футбол и бадминтон, что в конце концов меня заставили отвечать на базе и за гольф. А я, между прочим, за всю свою жизнь не закатил в лунку ни единого мяча. Но зато прекрасно смотрелся, бегая на соревнованиях в свитерах с эмблемой Арнольда Пальмера (Американский мастер гольфа (р. 1929)-прим. ред.). Как-то передо мной появился сам командир базы и спросил, какой плотности необходим для таких-то и таких-то соревнований мяч, а я и понятия не имел, о чем он толкует.
– Так как же ты можешь вести у нас гольф?- возмутился он, и меня моментально перебросили на женский кружок огранки, что звучало просто грандиозно, пока я не узнал, что это работа с камешками, и на женский кружок керамики. И вдобавок приставили к офицерскому клубному бассейну. И,пока пилоты летали над Вьетнамом и подставляли под огонь свои задницы, я предлагал полотенца и расставлял стулья их кокетливым флиртующим женам и учил их детей плавать. И мне за это платили и позволяли зарабатывать диплом колледжа - чем плохо? Другая обязанность напомнила мне должность вышибалы. Бассейн располагался по соседству с офицерским баром, где часто собирались молодые пилоты, проходившие подготовку при тактическом авиационном командовании. И не однажды мне приходилось разнимать обезумевших пьяниц и самому отбиваться от них.
На втором году контракта с ВВС и учебы в колледже я узнал о существовании ассоциации, которая занималась оказанием помощи детям-инвалидам, нуждавшимся в реабилитационной программе, и вызвался поработать с ними. Раз в неделю в сопровождении двух гражданских я брал группу из пятнадцати ребят, катался с ними на роликовых коньках, играл в мини-гольф, кегли или другие игры, развивавшие их природные способности и умения. Большинство малышей страдали серьезными недугами: слепотой, синдромом Дауна или расстройством двигательных функций. Работа оказалась не из легких - например, держа за руки двух ребятишек, катать и катать их по кругу на коньках и все время следить, чтобы никто из них не ушибся. Но я её полюбил.
Каждую неделю я подруливал к школе, и высыпавшие встречать меня дети окружали машину. Я выходил, и начинались объятия. А после занятий они неохотно меня отпускали, а я неохотно от них уезжал. Я чувствовал, как много получаю от этих, встреч: любовь и общение, в то время мне недоступные. И я начал приезжать по вечерам и читать им вслух. Эти дети представляли собой такой контраст с другими, здоровыми, так называемыми нормальными, с которыми я работал на базе и которые привыкли находиться в центре внимания и получать от родителей все, что желали. Мои, «особые», дети были признательны за любую малость, которую я для них делал, и, несмотря на свои недуги, всегда проявляли, доброжелательность и готовность к приключению.