Вы делаете вид, что вовсе нет, никогда не было и тени сомнения, и вы были уверены в нем с самого начала, и всегда будете, до самого конца. Но сами понимаете, что это ложь. В вас всегда будет сидеть это крошечное зернышко сомнения, да и в нем, возможно, тоже. Здесь ни в чем не может быть гарантий. Даже лучшие из охотников иногда ошибаются. Никто не безупречен, никто не бывает прав всегда.
В этом я уверен на сто процентов.
5. Приглашение
– Я хочу позвать кое-кого к нам на ужин, – объявил я однажды, вернувшись домой из школы.
Моя мама изобразила радость. Она всегда твердила мне, что мне нужно больше общаться с людьми. Но теперь, когда дошло до дела, на первый план, вероятно, вышло неудобство.
– Ах, как… замечательно, – сказала она с легкой заминкой, которая намекала на то, что на самом деле нет. – Не посреди недели, я надеюсь? А то столько уроков…
– В пятницу, – сказал я.
Против пятницы нечего возразить. После пятницы идут целые выходные. Нельзя заставить человека делать уроки в пятницу.
– Тогда, думаю, можно. А кто это? Твой одноклассник?
– Одноклассница, – поправил я.
Она посмотрела на меня.
– У тебя есть подруга?
– Да. Только не нервничай, – сказал я. – Она мне не подружка. Просто друг женского рода. Девочка, с которой я дружу. Как тебе удобнее.
– Ясно.
– И я предупреждаю, у нее шрамы.
– Шрамы?
– Отсюда досюда.
– Ах, какой ужас.
– Вовсе нет. Они ей очень идут.
– С ней что-то случилось?
– Нет, ничего страшного. На самом деле, они так здорово смотрятся, что я даже хочу себе такие.
– А ну-ка послушай меня, Кристьен! Даже не думай…
– Да я просто так сказал, мам. Я бы никогда их не сделал, – признался я. – Это, наверное, очень больно. Она сказала, что сперва ей дали что-то выпить, от чего лицо онемело, а потом взяли острый нож и…
Мама изменилась в лице.
– Хватит с меня подробностей. И эта девочка придет к нам на ужин?
– Если ты не возражаешь.
Ну, это я так думал, что она придет к нам на ужин. Ее я еще не спрашивал. Может, она собиралась уехать со своей мамой охотиться за облаками, но я сомневался в этом. Неделя выдалась сырой и туманной, облака были повсюду. Уезжать на выходные не было необходимости. Баки на корабле, наверное, и без того переполнены.
– Я даже не знаю…
Но она не могла мне отказать. Если бы она мне сейчас отказала, это пошло бы вразрез со всем, чему меня учили родители – о толерантности и интеграции, тому, что нельзя относиться свысока к меньшинствам, и всему в таком роде. Так что единственное, что она могла мне ответить, это процедить: «Тогда, наверное, можно». Именно этот ответ я и получил.
– Посмотрим еще, что скажет твой отец.
Я думал, ничего он не скажет. Я только представлял, как он уставится на мать Дженин, если та придет забрать ее после ужина, и как отвиснет его челюсть при виде этой высокой женщины с черными волосами и зелеными глазами и шрамов на ее лице.
Его, наверное, как ветром сдует.
Думал я.
Только вышло так, что я ошибался.
Мама рассказала ему о моей просьбе тем же вечером.
– Девочка со шрамами, судя по всему, – сказала она.
Папа оторвался от газеты с интересом во взгляде.
– Охотник за облаками? – спросил он.
Я кивнул.
– Ээ… ну… да… в общем-то, – сознался я.
Он кивнул мне в ответ.
– Отлично, – сказал он. – зови ее к нам.
С другой стороны, наверное, нельзя всю жизнь проработать в межостровной торговой небесной компании, руководя погрузкой и разгрузкой барж и судов, видеть корабли со всех островов системы и ни разу не столкнуться с охотниками за облаками.
Я решил, что недооценивал его. Может, мой отец регулярно имел дело с такими людьми, как Каниш и Карла, торговался с ними и спорил из-за количества воды в цистернах и качества риса в трюмах. То, что он нечасто куда-то выезжал, совсем не мешало ему быть человеком широких взглядов. Может, он встречал на своем пути больше людей с большего числа островов, чем те, кто проводят в дороге всю жизнь. Он хорошо владел пятью языками, включая общий диалект, и более-менее мог изъясняться еще на нескольких.
– Пускай приходит, – сказал он. – Поглядим на нее.
И я сказал, что она придет.
Правда, для этого мне сначала предстояло уговорить ее.
В итоге я решил, что главное – порядочность, или, как минимум, видимость таковой. Моей маме, например, было очень важно, чтобы ее считали порядочной. Возможно, для нее это было даже важнее самой порядочности.