Люди на двух других объектах были не знакомы Николаю. Разговор с ними вообще не получился. Нет Куханова, и знать ничего не знаем. И отвали моя черешня, привали вишневый сад, а работать не мешай.
Касьминову дали от ворот поворот. Но кто?
Николай развернулся у последнего дома на сто восемьдесят градусов и медленно поплелся к машине. Картошку нужно прополоть. А вечером к Светланиной подруге можно съездить. У нее муж в торговле. Может быть, поможет.
Он так медленно шел по недостроенной улице из шести коттеджей, что успел вспомнить все покупки, о которых мечтала вчера жена, даже о подарке на предстоящий свой сорокалетний юбилей. Вспомнил, но быстро забыл о них. Потому что карбюратор у него был хреновый, и ему очень не хотелось торчать здесь, на виду у всех, из-за него.
«Хорошо, что не вытащил сумки», – подумал он, открыл дверцу, сел в машину. Он был так увлечен своими мыслями и мечтой («Хоть бы она сразу завелась!»), что не заметил, как кто-то, незнакомый, подошел к машине, открыл переднюю правую дверцу и без разрешения сел.
– Привет!
– Привет, коль не шутишь! – Николай не стал грубить, лишь отметил про себя: «Дверцу-то нужно было закрыть».
– Ты откуда сам-то, майор? – спросил незнакомец.
– Между прочим, меня зовут Николай, – очень точно Касьминов угадал тон начавшегося разговора.
– Твоя правда! Александр. А рука у тебя крепкая. Дак, откуда родом?
– Из военного городка. Митин знает.
– Он все знает. Я не про то. Вижу, не местный ты, не подмосковный.
– Вологодский я. Оттуда в училище пошел.
– Надо же! Я там на зоне свою трудовую биографию начал. Деревенский? Лапа-то, как совковая лопата.
– Из деревни. Отец до сих пор там живет. Дом стережет.
– Понято.
Поговорили они хорошо. Коротко, но внятно. Николаю не очень-то понравился Александр, если в открытую говорить. Урка. Три ходки к хозяину. Пятнадцать лет на нарах. Спасибо Горби – было бы больше. Здесь он бригадир. А точнее, заместитель Куханова по строительству. С Кухановым учился в одном классе четыре года. В восьмом ушел в профтехучилище. Оттуда прямиком на зону.
– Работать будешь? – спросил бывший зек бывшего майора.
– Надо. Деньги нужны, – Николай говорил искренно, но что-то тревожное шевелилось в душе.
– Хороший ответ. Рабочую одежду взял? Переодевайся. Машину поставь туда. Рядом с моей.
– Понял.
– Куханов утром был. О тебе говорил, но у нас, короче, коллектив. Это учитывать надо.
– Понял.
– И ладненько. Начинаем мы ровно в семь сорок четыре, чтобы в семь сорок пять в руках уже был инструмент. И никаких майорских замашек. Если по душам, мне ваши погоны на зоне надоели. Вот так.
– Я работать пришел, какие замашки?
– И ладненько.
Николай отогнал машину в указанное место, поставил ее рядом с новенькой перламутровой «девяткой», удивился: «Ну и зеки пошли в наше время! Год назад освободился – уже „девятку“ приобрел».
И работа началась.Уже прошли в контору все замы, главбух прикатила на «фордане» цвета морской волны, поставила свою лайбу на место, взяла с заднего сиденья сумочку, пакет, гулко процокала мимо Николая, поздоровалась тихо, как с мертвой рыбкой, все равно, мол, не слышит. Николай отодвинулся подальше от места встречи с ней, скривил лицо: «Парфюмерный магазин!» А тут и сам генеральный пожаловал – вовремя Николай использовал последнюю таблетку антиполицая, ничего не заметил генеральный, поздоровался по-доброму, внимательно руку пожал, хороший мужик, ничего не скажешь, понимает человека.
Водитель генерального тоже ничего не заметил. И хорошо. Чем меньше тебя замечают, тем больше проживешь.
Дальше – легче. Служба потянулась медленно, в тени, под козырьком, под короткие разговоры с водителями, слесарями.
Прошел час. Николай закрыл на скобу ворота, вошел в здание, там переговаривались Бакулин и Сергей.
– Иди чайку попей, – сказал начальник охраны объекта, но было не до чая, даже в такой крутой похмельный час.
– Вчера же сказали, что до сорока пяти, – Николай остановился в трех метрах от Бакулина. – Может быть, с генеральным поговорить. Мы же хорошо работаем. Никаких замечаний. Почему сразу до сорока. У нас, кроме Димки, всем за сорок.
Говорить хотелось Николаю, много говорить, хотя говоруном он не был. Ему никак нельзя было уходить сейчас из конторы. Что же он, в конце концов, хуже уборщицы?!
– Я все делаю, со всеми веду переговоры. Но от меня ничего не зависит. А за дисциплиной надо следить.