Гибель или пленение одиннадцати принцев крови и тысячи двухсот рыцарей из самых благородных династий произвела угнетающее впечатление на все сословия королевства — невероятно, немыслимо, такого никогда не случалось и случиться не могло! Какой позор! Под ураганом стрел вооруженных длинными луками английских смердов Франция потеряла едва не четверть дворянства, способного держать оружие в руках, тогда как притязания Эдуарда III только ширились…
В северных землях, прилегавших к проливу и Гесперийскому морю, росло неспокойствие — в Бретани и Нормандии хозяйничали англичане, грабившие и мародерствовавшие в приграничных баронствах. Появились разбойные шайки — в основном бывшие наемники со всего света, шотландцы, генуэзцы, датчане. Перемирие заключенное прошлым годом не давало передышки — стычки продолжались, на севере Франции тлели искры, которые ветер однажды раздует в сокрушительный огненный вихрь, пожирающий некогда прекрасную страну [3]…
Иные знаки тоже не свидетельствовали о спокойном будущем: казавшаяся вечной как небо и несокрушимой как престол Господень династия Капетингов ушла в небытие со смертью последнего сына Филиппа Красивого — короля Карла IV. Шептались, будто возглашенное на костре инквизиции проклятие великого магистра тамплиеров сбылось и монархам Франции до тринадцатого колена не видеть счастья и удачи.
Поверить было несложно — все дети Филиппа умерли, на престол вступил государь из рода Валуа при котором бедствия только усугубились: провинции разорены, города Нормандии и Гаскони сожжены дотла, налоги непосильны, угроза из–за Ла Манша осязаема — захваченный Эдуардом III Кале всего в шестидесяти милях [4]от пока что мирного Арраса.
Но никакие англичане не сравнятся с леденящим ужасом, надвигающимся с юга.
Чума. Черная смерть.
Гнев Господень.
* * *
Вдова Матильда Верене, в девичестве Боваль, Раулю сразу не глянулась.
Есть люди просто некрасивые, но вызывающие доверие и симпатию — взять хотя бы трактирщика Гозлена. Пожилая домовладелица никаких добрых чувств не пробудила: надменный луноподобный лик с висящими щеками–брылями, словно у пса итальянской породы, холодно–внимательные маленькие глазки, поджатые губы, оспенные отметины на лбу. Кошмарное траурное платье и облегающий чепец довершали унылую картину — никаких сомнений, эдакая стервища запросто могла свести в могилу безвременно почившего мужа, а ныне видит смысл существования в том, чтобы портить жизнь соседям и постояльцам.
Мадам встретила гостя из Парижа лишь скупым кивком, не проронив и слова. Указала взглядом на каменную лесенку в три ступени и распахнутую дверь, ведущие в бельэтаж — полуподвал дома на Иерусалимской улице судя по всему оставался нежилым. Вход отдельный, с угла Сен–Обер, что несколько успокаивает — старая карга не будет смущать присутствием в комнатах.
— Слава Иисусу! — жизнерадостным голосом поприветствовал мэтра Ксавьер д’Абарк, помощник брата Михаила и экзорцист капитула доминиканцев. Абсолютная противоположность мрачной хозяйке — здоровая полнота, доброжелательная улыбка, румянец во всю щеку. — Жаль что задержались, мессир Ознар. Спешу успокоить: отчитали чин, окропили, живите бестревожно — ни один бес не сунется…
— Конечно, благодарю, — выдохнул Рауль. Удивляться нечему: бывшее жилище колдуна и еретика по канону следует сносить, а землю просаливать, или проводить обряд изгнания нечисти и освящать. Михаил Овернский всё предусмотрел.
— Тюфяки и носильные вещи Пертюи хозяйке было приказано сжечь, — продолжал тараторить брат Ксавьер. — Аптечные запасы мы проверили, подозрительное изъяли. И знаете что?…
— Что?
— Обратитесь к мэтру Бенкуру, в красильный цех, пускай вам вывеску изящную сделает. Скажите, что я посоветовал, возьмет недорого. А нам, уж простите, пора — месса скоро…
Два послушника быстро собрали литургические принадлежности в ларчик и с тем доминиканцы отправились восвояси с чувством выполненного долга: теперь каждый горожанин знает, что дом вдовы Верене безопасен, а новому аптекарю покровительствует Священный Трибунал.
— Сто двадцать турских денье за полгода, — Рауль вздрогнул, услышав за спиной хриплый бас. Повернулся. У порога воздвиглась мадам, заслонявшая светлый дверной проем. — В цену входят дрова, обед и оплата прачкам. Желаете осмотреть комнаты?
— Спасибо, я лучше сам, — отказался мэтр. — И… У меня сейчас нет денег, чтобы внести вперед…
— Шестьдесят денье я получила от его преподобия Михаила Овернского, — брезгливо сказала вдова, не особо скрывавшая малоприязненого отношения к новому постояльцу. — Следующий взнос в мае, на Пасху. Иначе придется съехать. Ключ лежит на столе, дверь во двор всегда запирайте на засов.
Разговор был окончен — страдающая одышкой толстуха выбралась на крыльцо и невежливо грохнула притвором. Или это сквозняк виноват?
— Ну и ну, — проворчал Рауль. — Жить с такой мегерой под одной крышей — мученичество достойное ранних христиан… Что ж, поглядим.
Быстро выяснилось, что дурной характер не помешал хозяйке подготовить дом к прибытию мэтра Ознара. Деревянные полы выскоблены до белизны и застелены грубыми серыми ковриками. Возле каждого из очагов по внушительной поленнице. Лампы заправлены маслом.
Жилых комнат в бельэтаже было две. Огромная спальня с воистину королевской постелью — ложе на кирпичном основании, высотой в половину роста человека. Видны две заслонки внутренних печек кровати, в морозы достаточно затопить и спи себе в тепле. Перина с виду если не новая, то мало использовавшаяся, застелена желтоватым льном и меховым одеялом. Балдахин тоже льняной, но темно–коричневый, крашеный луковым отваром. Бронзовая ночная ваза с крышкой.
«Кабинет» оказался поменьше и куда уютнее. Стол с писчим прибором, рядом деревянное кресло с подушкой на сиденьи, тяжелые табуреты. Два шкапа с книгами, причем несколько полок пусты — оно и понятно, инквизиция конфисковала все сомнительные труды, оставив лишь дозволенные. Непременный Аристотель, «Об именах Божиих» Дионисия, несколько Евангелий. Надо же — очень редкие рукописи, «Тавлеи» Аль–Хорезми в переводе Аделарда из Бата, Иса–ибн–Али, «Канон врачебной науки» Авиценны, травник Галена.
Хорошая подборка рыцарских романов, включая фривольные — возвышенная «Песнь о Роланде» соседствовала с не отличавшимся высокой нравственностью сочинением «О королеве Элеоноре Пуату» — жизнеописанием великой аквитанки, большая часть коего посвящалась любовным похождениям ее величества.
На первый взгляд около сорока томов, а было на треть больше.
Выходит, Гийом Пертюи являлся не только и не столько человеком высокоученым, но и состоятельным: продав любую из книг можно оплатить постой за год вперед, одна только «Астрономия» Аль–Кинди потянет у ценителей на два золотых ливра турской чеканки!
Спрашивается, откуда у провинциального аптекаря появились средства на приличную библиотеку, какую не каждое аббатство может себе позволить?..
Странно.
Думается, не зря мессиром Пертюи заинтересовалась инквизиция. Впрочем, он вполне мог получить богатое наследство, всякое бывает.
За кабинетом располагалась собственно аптека — вытянутое помещение туаза в четыре, занимавшее оставшуюся часть здания. Темно, пришлось открыть ставни.
— Ого, — оторопело пробормотал Рауль. — Щедрость Михаила Овернского не знает границ. Очевидно, мне на горе… Это вовсе не подарок, а ловушка!
Скромное предприятие мессира Ознара в Париже не шло ни в какое сравнение с размахом аррасского еретика. Сюда вложены огромные, несчитанные деньги. За год или даже десятилетие ничего подобного создать невозможно — вероятно, для Пертюи аптека была трудом всей жизни.
На стойках красного дерева шеренгами выстроились запечатанные сосуды с выведенными краской метками: «Ртуть», «Селитра», «Камедь», «Борная соль». На первый взгляд, ничего особенного, однако наиболее ценные ингредиенты хранились в настоящих фарфоровых банках, следовательно вместилища были куплены или в Византии, или у сарацин, куда в свою очередь попали из сказочного Катая! За фарфором — полчища склянок цветного венецианского стекла, серебряные ларчики, несколько дарохранительниц украшенных обработанными цветными камнями, Рауль распознал оникс, нефрит и африканский измарагд.
4
Автором используются старинные римские и французские меры длины. Римская миля — 1,59 км. Туаз — 1,94 м. Парижский фут — 0,3 м.