Светает… Макеев спрашивает, как дела, и говорит, что сотня казаков и два орудия ждут распоряжения о выступлении. Прибегает Марков и докладывает, что отступившие с баррикад, частью вооруженные винтовками, еле дотащились, устало волоча ноги, до помещения Аксайского земледельческого завода. Некоторые в руках имели бомбы, судя по осторожности, с какой они несли свертки.
- Без малого не выдала меня собака, господин начальник, - сказал Марков. - Подойдя близко к идущим, я спрятался за забором, как вдруг она подбежала ко мне с громким ворчанием и начала скалить зубы. Я смело подошел к ней и ее обласкал. Она замолкла и стала лизать руки.
Вдруг вдалеке раздался взрыв. Затем Иванов докладывает по телефону, что на заводе Аксаи произошли взрывы: сначала один, затем другой. Оттуда раздались крики и стоны, которые теперь почти затихли.
С нарядом полиции и доктором я отправился туда. В сарае на полу распростерты изуродованные трупы. Один из них, ребенок лет 10-12, в какой-то ватной кофте, с вывалившимися внутренностями.
- Вот и ростовский Гаврош! 2 - сказал доктор, беря маленькую безжизненную руку дитяти.
Слышны стоны тяжелораненых. Один из них объяснил, что кто-то из них по неосторожности уронил бомбу, она взорвалась, а по детонации взорвались другие и бывший с ними динамит. Вскоре умерли и раненые.
Так закончилась в Ростове-на-Дону революция 1905 года.
Всего в сарае умерло шестнадцать человек, но их единомышленники притаились и на похоронах не появились.
Вот маленькая картина нескольких дней революции 1905 года в провинциальном городе. Но что же было во всей России?
мемуарах
Было то же, что в Ростове-на-Дону и во всех южных городах России, но на Севере не было еврейских погромов. Чем население города было больше, тем крупнее были выступления и шире проявлялась деятельность войск и администрации в подавлении эксцессов.
Начались репрессии, вплоть до посылки карательных отрядов. Революционные партии все-таки не сдались, организовывая подполье и проводя террор. С конца 1905 года и до 1906-го был совершен ряд покушений и убийств на всей территории России. Убивали жандармских офицеров, полицейских, губернаторов, министров.
Масса арестованных. Большинство на допросах молчало, но некоторые словоохотливые старались бросить суду или следователю свои мысли и убеждения, которые можно резюмировать так:
Революция не проиграна, так как вырвала у правительства Манифест 17 октября 1905 года, который хотя и не дал конституции, но создал трибуну для вождей освободительного движения; революция указала, что восставший пролетариат находился в руках вожаков, действуя ярко и единодушно; что скоро будет вновь революция, которая сотрет слабое ненавистное правительство; что всякое выступление, даже частное, закаляет рабочие и крестьянские массы и указывает им, как трусливо реагируют на них уступками и хозяева предприятия, и власти. Пролетариат убедился, что власть не так страшна, как он это себе представлял, и наоборот, что революционные партии представляют собой мощную силу, которую пролетариат до того времени не сознавал.
- Революция окрылила нас, и мы верим в ее победу! - заключил свою речь впоследствии в Одессе один из обвиняемых.
Правительство в 1905 году сразу растерялось от неожиданности, а вернее, от молниеносной быстроты, с которой созревали события с массовыми революционными выступлениями по всей империи. Оно допустило даже сформирование в Петербурге «Совета рабочих депутатов», но вскоре оправилось и, проявляя планомерную полноту власти, восстановило свой престиж.
В 1906 году министр внутренних дел Дурново составил всеподданнейшую записку, в которой, наметив ряд реформ, весьма мрачно взглянул на будущее, заключая, что если впредь будут допущены выступления, подобные 1905 году, то правительство с ними не справится, и в предвидении нарисовал полную картину грядущей революции, отмечая также, что радикальная интеллигенция у нас так слаба, что не способна будет удержать в своих руках власть, которая перейдет тотчас же в руки крайних революционных элементов.
Высокий, стройный, бритый шатен, лет28, Иван Петрович Степанов приехал в Ростов-на-Дону в сентябре 1906 года из города Керчи12. Там он работал в качестве секретного сотрудника под псевдонимом «Сальто», каковой и остался за ним при работе со мною. Раньше Сальто много лет был клоуном и акробатом в бродячих цирках, но сломал ногу, и его артистическая карьера закончилась.
За свою жизнь в цирке Сальто привык бродить, его тянуло странствовать, но свои путешествия он не мог теперь, как в цирке, связывать с заработком. Он был умен и ловок, сохранил из прежней профессии уменье располагать к себе, рассказывая смешные истории. Перед каждым своим переездом он брал рекомендации от местной революционной организации, благодаря которым на новых местах тотчас же заводил связи в революционных кругах. Иногда же ему удавалось добыть местную партийную печать, и тогда он сам составлял себе мандаты, открывавшие ему доступ к конспиративным, даже боевым, группам. Особенно он увлекался раскрытием складов оружия и бомб, изучая еще не разработанные адреса, которые были отмечены в охранном отделении.
Для начала Сальто решил обратить свое внимание на некоего армянина, проживающего в городе Нахичевани, соседнем с Ростовом-на-Дону. Сальто знал немного токарное ремесло и пришел к Аванесову под предлогом поиска работы, прося нанять его подмастерьем, хотя бы только за стол и угол для жилья. Токарь, однако, не согласился воспользоваться таким дешевым трудом, из чего Сальто понял, что он боится пустить к себе постороннего человека, хотя работы в мастерской было и много. Он переменил тогда тактику, - он политический деятель, власти его разыскивают, он живет по фальшивому паспорту и умоляет его укрыть. Тут же он показывает Аванесову мандат от организации социалистов-революционеров. Как изменилось тотчас же настроение токаря. Сальто принят и радует хозяина своей усердной работой. Но ведь Сальто не только подмастерье, он политический деятель и
ЯоссшЛчД. в мемуарах
по матери армянин; по вечерам токарь уводил его в пивную, заводя длинные политические разговоры. Сальто умеет говорить и рассмешить. Мало-помалу развязывается язык и у хозяина, задето его самолюбие: он тоже не никто, а член боевой армянской партии Дашнакцутюн.
Днем Сальто работает. Входит неизвестный молодой человек, по-видимому клиент, так как с хозяином не здоровается, а просит образцы изделий. «Но что-то эти образцы его не интересуют», - думает Сальто, усердно предлагая их посетителю. Вдруг молодой человек переходит на армянский язык, который Сальто немного понимает. «Выйдем», - говорит посетитель хозяину. Аванесов решил иначе, и, сообразуясь со словами заказчика, он велит подмастерью немедленно бежать в город за материалом. «Так, они желают говорить без свидетеля», - решает Сальто, но, как ни досадно, отказаться от поездки в город он не мог. «Авось проболтается вечером», - утешает себя Сальто, катя обратно с покупками в трамвае. Вдруг на Садовой улице он замечает того же оставленного в мастерской молодого человека, идущего с пакетом в руках и с карманом, оттопыренным каким-то предметом. Не выдержал Сальто, на всем ходу с былою резвостью соскакивает он с трамвая и бросается за незнакомцем, нарушая тем грубо технику розыска, не допускающую, чтобы секретный сотрудник брал бы на себя функции филера, подвергая себя тем опасности быть «проваленным». Ведь стоило незнакомцу обернуться, и кончена новая профессия Сальто, кончена, может быть, и сама его жизнь, но молодой человек, очевидно, торопился и задумался. Он шел быстро, перекладывая из руки в руку тяжелый сверток, и наконец скрылся в подъезде меблированных комнат «Ялта», где, как потом выяснилось, он и жил.
Только тогда Сальто понял свою ошибку и сообразил, что его ждет хозяин. Почти бегом возвращается Сальто и влетает в мастерскую, где хозяин при его внезапном появлении быстро отскакивает от шкафа с инструментами у стены. Решительно сегодня Сальто не может выдержать своей роли. Он пристально смотрит на пол возле шкафа, убеждаясь по следам пыли на полу, что его отставляли в сторону. Хозяин в нервном состоянии. Он забывает, что перед ним не только подмастерье, но и товарищ-революционер, и грубо на- брасывается на Сальто, спрашивая его, почему он как идиот уставился на пол, после того как пропадал целый час. Но «политический деятель» не обижен, наоборот, в нем начинает подыматься то чувство восторга, которое он испытывал когда-то перед своим сальто-мортале, предвкушая аплодисменты публики. Но это чувство теперь не радостное, а злорадное. Пусть злится