Уже более года я нахожусь на посту начальника Петербургского охранного отделения. Целый ряд вполне подготовленных и опытных секретных сотрудников доносят мне о том, что происходит в революционных кругах. Часто мне приходится слышать от них имя Ивана Николаевича, принадлежащее человеку, руководящему Боевой организацией. Более точных сведений не удавалось о нем получить, хотя бы установить, по меньшей мере, его настоящее имя. Ведь даже в самых тесных кружках партии руководители выступали под псевдонимами, и часто - одновременно под несколькими. В этом хаосе имен было нелегко ориентироваться Случай, который мне хотелось бы назвать приятным, дал мне возможность проникнуть в эту тайну.
Это было в середине апреля 1906 года, когда мы настойчиво искали следы людей, готовивших покушение на Дурново. Мы знали, что наблюдение за домом Дурново ведут террористы, переодетые извозчиками. Давно уже поняв, что Боевая организация посылает своих людей на дело под видом извозчиков, политическая полиция вела наблюдение за постоялыми дворами, где жили извозчики, и содержатели этих дворов должны были постоянно информировать полицию обо всех извозчиках, которые по образу жизни, по внешнему виду, поведению бросаются в глаза и кажутся подозрительными. В результате тщательного наблюдения один из филеров заметил такого «странного» извозчика, который останавливался неподалеку от дома, где проживал Дурново, и весьма упорно оставался на этом дежурном пункте Прошло еще некоторое время, и моим агентам удалось напасть на след еще двух террористов, наблюдавших в качестве «извозчиков» за Дурново и сносившихся между собою. Над этими тремя наблюдателями мы установили свое контрнаблюдение, которое обнаружило, что все три «извозчика» поддерживают связь с четвертым лицом, которое явно играет роль руководителя всей группы. Другого не оставалось сделать, как арестовать всех четырех, и я собирался отдать об этом распоряжение. Но в самое это время возникло одно непредвиденное обстоятельство.
Россия'^^в мемуарах
Дело в том, что один из старших филеров, руководивший наблюдением за этой группой террористов, в своих ежедневных рапортах называл четвертого террориста, который поддерживал сношения с «извозчиками», - «наш Филипповский», - что мне, конечно, не могло не броситься в глаза. Я вызвал его для объяснений, и тот мне доложил, что четвертого из наблюдаемых он знает уже давно, что лет 5-6 тому назад ему показал его в Москве Е. Медников в кондитерской Филиппова (отсюда и имя: «Филипповский»). По словам Медникова, этот Филипповский - один из самых важных и ценных секретных сотрудников Поразительное известие! Мне не приходилось никогда слышать об агенте с таким именем.
Было, однако, ясно, что при этих условиях не приходилось и думать об аресте террористической группы Не мог же я арестовывать своих собственных людей. Не зная, как поступить, я прежде всего отправился в Департамент полиции, чтобы выяснить, кто такой этот загадочный «Филипповский» и каковы его отношения с Департаментом Я сделал этот шаг еще и потому, что вообще считал неправильным ведение Департаментом своей секретной агентуры в Петербурге и все время настаивал на передаче ее целиком мне. На мой вопрос Рачковский ответил самым категорическим образом отрицательно, не допуская и мысли, чтобы кто-нибудь из его агентов мог оказаться в конспиративной связи с террористами, готовившими покушение на Дурново. Несмотря на решительные заверения, я настойчиво просил проверить, чтобы не было недоразумения: может быть, это какой-то агент Департамента, известный под другим именем? Или случайно затесавшийся сотрудник из заграничной агентуры? Но Рачковский уверял, что никакого его агента около Боевой организации нет и не может быть.
Необъяснимый случай! Департамент полиции ничего не знает о нем. Но в то же время показания опытного и преданного филера игнорировать абсо лютно невозможно. И я решил взять быка за рога и выяснить вопрос в личном объяснении с самим «Филипповским». Я отдал приказ филерам немедленно арестовать его, но так, чтобы этот факт остался незамеченным для других террористов и вообще не получил огласки, и доставить его ко мне. Так и было сделано. Примерно 15 апреля мои филеры подстерегли «Филиппов ского» на одной из безлюдных улиц, схватили его под руки и честью попро сили следовать за ними. «Филипповский» протестовал, но тем не менее был деликатно посажен в заранее приготовленную закрытую пролетку и доставлен ко мне. Я ждал его со все возрастающим нетерпением. Этот таинственный случай интересовал меня в чрезвычайной степени.
Россия\Э~в мемуарах
В охранном отделении разыгралась короткая, но оживленная сцена. Арестованный предъявил паспорт и документы.
- Я - инженер Черкас. Меня знают в петербургском обществе. За что я арестован?
Он кричал, грозил прессой, ссылался на именитых друзей Я дал ему выговориться, а затем коротко сказал:
- Все это пустяки. Я знаю, вы раньше работали в качестве нашего секретного сотрудника. Не хотите ли поговорить откровенно?
«Филипповский-Черкас» был чрезвычайно поражен:
- О чем вы говорите? Как это пришло вам в голову?
- Это безразлично, - ответил я. - Скажите: да или нет?
Он сказал: «нет», но это «нет» звучало весьма неуверенно.
У меня не было никаких сомнений в том, что мой наблюдатель меня правильно информировал. Я был в решимости раскрыть до конца тайну этого таинственного человека.
- Хорошо, - сказал я спокойно. - Если не хотите сейчас говорить, вы можете еще подумать на досуге. Мы можем не спешить. Вы получите отдельную комнату и можете там подумать. А когда надумаете, скажите об этом надзирателю.
«Филипповский» был уведен и посажен в одну из одиночек охранного отделения. Прошло два дня. Я ждал с нетерпением известий из его камеры. Наконец он сообщил, что хочет говорить со мной. Я вызвал его тотчас, и первые слова его были:
- Я сдаюсь. Да, я был агентом полиции и все готов рассказать откровенно. Но хочу, чтобы при этом разговоре присутствовал мой прежний начальник, Петр Иванович Рачковский.
Из тона последней фразы я вынес впечатление, что эта беседа для Рачковского не будет слишком приятной. С тем большим удовольствием я позвонил Рачковскому:
- Петр Иванович, мы задержали того самого «Филипповского», о котором я вас спрашивал. Представьте, он говорит, что хорошо вас знает и служил под вашим начальством. Он сейчас сидит у меня и хочет говорить в вашем присутствии. Не придете ли вы сейчас ко мне?
Рачковский, как обычно, притворился ничего не ведающим и завертелся: что да как и в чем именно дело? Какой это может быть «Филипповский»? Я не могу такого припомнить… Разве что Азеф?
Тут я впервые в своей жизни услышал эту фамилию.
Россия'^^в мемуарах
Прошло 15 минут, и Рачковский явился в охранное отделение. С обычной своей сладенькой улыбочкой он разлетелся к «Филипповскому», протягивая ему, как при встрече со старым другом, обе руки.
- А, мой дорогой Евгений Филиппович, давненько мы с вами не видались. Как вы поживаете?
Но «Филипповский» после двух дней скудного арестантского питания обнаруживал мало склонности к дружеским излияниям. Он был чрезвычайно озлоблен и не скрывал этого. Только в самой смягченной форме можно было бы передать ту площадную ругань, с которой он обрушился на Рачковского. В своей жизни я редко слышал такую отборную брань. Даже на Калашниковской набережной не часто так ругались. «Филипповский» обвинял Рачковского в неблагодарности, в бесчеловечности и вообще во всяких преступлениях, совершать которые способен был только самый бессовестный человек.