Жизнь в тюрьме тянулась однообразно, так как мы не только были изолированы друг от друга и, конечно, не могли обмениваться мыслями, но у нас не было книг и газет и, следовательно, никакой возможности заниматься умственной деятельностью. Вместе с тем мы были постоянно голодны, так как еды, выдаваемой нам по распоряжению новых тюремных властей, было совершенно недостаточно. Единственным нашим развлечением, если его можно так назвать, были допросы, которым мы подвергались в Чрезвычайной комиссии, занятой расследованием «преступлений», совершенных различными чиновниками при старом порядке
Беспомощность, с которой комиссия выполняла свою работу, была бы довольно забавной, если бы обсуждаемые темы не были так важны и если бы, по крайней мере, комиссия не решала мою судьбу, которая полностью находилась в ее власти. Сначала нас подробно допросили обо всех мельчайших деталях нашей прежней службы; но, очевидно, это не дало ничего, что наши следователи могли бы использовать, потому нам приказали записать свои собственные показания, указав все действия, совершенные нами «против интересов народа». Мне, например, предложили дать отчет обо всех мерах, предпринятых мной для подавления революционного движения, о моем образе действий в еврейском вопросе и о разных других вопросах, с которыми я имел дело по должности. Складывалось впечатление, что новые власти, которые при каждом удобном случае так много говорили народу о «преступлениях» царских чиновников, на самом деле не имели представления, в каких же преступлениях нас обвинить. И теперь они надеялись, что наши показания помогут найти улики, позволяющие призвать нас к ответу.
Я не знал, как отнестись к столь странному предписанию. Сначала я честно пытался проанализировать свои поступки и много дней и ночей провел в уединении камеры, предаваясь размышлениям и пытаясь вспомнить все распоряжения, которые отдавал по службе. Несмотря на все усилия, я так и не нашел в своей деятельности ничего, что могло бы быть названо «преступлением». Я мог вспомнить, должен признать, упущения и неверные действия, в которых был повинен и которые охотно готов был честно признать в любое время.
Комиссия дала мне на составление «признания» не более двух недель. Но, из-за охватившего меня душевного смятения, я целых пять дней был абсолютно неспособен заставить себя написать хоть что-нибудь. Когда я пытался начать, то меня охватили сомнения, что каждое написанное мной слово будет представлено в неверном свете и истолковано превратно и неправильно Я был совершенно уверен, что целью комиссии отнюдь не является дать справедливое и беспристрастное заключение, напротив, она будет тщательно изучать написанное мной, чтобы найти сведения для выдвижения обвинений против меня и других официальных лиц. А поэтому я совершенно не стремился дать моим обвинителям сведения, которые они требовали.
В конце концов я решил правдиво описать мою длительную службу в Департаменте полиции. Поэтому я начал с изложения моего понимания своих обязанностей, характера обращения с подчиненными и с прошениями, поступающими ко мне. Затем я предельно подробно описал меры, используемые мной против революционных организаций, которые, по моему мнению, вели разрушительную деятельность, стремясь не к процветанию России, а только к достижению собственной выгоды. Я дал также полный отчет о различных задачах и обязанностях полиции и о сферах деятельности каждой из служб, находящихся в подчинении главы Департамента полиции
За время, в течение которого я работал над этим документом, меня несколько раз вызывали на допрос. Мне задавали самые поразительные вопросы, и весь характер этого действа усиливал возникшее у меня в самом начале чувство, что комиссия не особо заинтересована в расследовании подлинных проступков бывших высокопоставленных чиновников, но, чтобы любой ценой создать «преступления», обращает внимание на самые бессмысленные и глупейшие слухи Например, как-то меня спросили, правда ли, что когда я был вице-директором Департамента полиции, я говорил по телефону с тогдашним своим начальником Белецким. Естественно, я отвечал, что не знаю, о каком разговоре идет речь. Тогда глава комиссии после колебания и с явным нежеланием ответил мне, что комиссия расследует дело депутата Думы Малиновского. Теперь я понял, о каком телефонном разговоре шла речь.