Следственная комиссия, от которой зависела наша судьба, немедленно разбежалась, так как большинство ее членов имели большие или меньшие основания опасаться ареста от рук большевиков Мы, царские министры и чиновники, оставались, однако, по-прежнему пленниками, единственное отличие состояло в том, что теперь вместо Временного правительства большевики считали себя вправе судить и карать нас за «преступления». Так что у нас были все основания для беспокойства, когда мы думали о будущем.
Наше положение не улучшалось, пока левое крыло эсеровской партии не вступило в коалицию с большевиками и не делегировало своих представителей в советское правительство. Эсер Штейнберг возглавил Народный комиссариат юстиции, так что наша судьба была теперь в его руках. То ли Штейнберг не лишен был чувства справедливости, то ли у него были веские политические причины для защиты нас от того кровавого режима, который ввела ЧК, но он оказался способен внять рациональным доводам и распорядился освободить нескольких бывших царских чиновников за значительные суммы залога{150}. С другой стороны, министры свергнутого правительства Керенского теперь заменили нас в качестве козлов отпущения, и большевики обходились с ними так же, как ранее они обходились с нами.
Когда я находился в тюрьме, моя жена не бездействовала. Она засыпала большевистских чиновников просьбами и ходатайствами в мою защиту, пока, наконец, не убедила Комиссариат юстиции освободить меня под залег в десять тысяч рублей.
Затем последовало трудное и опасное время, в течение которого я не знал, в какой день меня внезапно посетят агенты ЧК, посланные своим начальником Дзержинским арестовать меня. Каким-то чудом участь, которая в то время постигла многих моих коллег, миновала меня, и я спокойно прожил в Петербурге до июля 1918 года, когда воспользовался представившейся возможностью и покинул столицу, где становилось слишком опасно. Украина, находившаяся под защитой Германии, объявила о независимости от России, и родившиеся на территории этой новой республики теперь считались в Советской России иностранцами. Благодаря тому, что я впервые увидел свет в Киеве, я смог претендовать на украинское гражданство и уехать с женой в этот город.
После прибытия моим первым делом было найти подходящую работу, которая давала бы средства к существованию, и я был очень рад, когда гетман Скоропадский предложил мне пост в Киевском апелляционном суде Я думал, что обрел новую сферу полезной деятельности и новую, относительно устойчивую основу, на которой можно заново строить свою жизнь. На самом деле, однако, мои испытания только теперь и начинались.
Правление гетмана Скоропадского оказалось весьма краткосрочным, так как Антанта скоро нашла возможность противопоставить этому прогермански ориентированному диктатору собственного ставленника, Симона Петлюру, который, располагая огромными деньгами, скоро приобрел множество сторонников. Немецкие войска, вначале бывшие главной опорой гетмана, теперь, деморализованные Советами, заняли нейтральную позицию, так что Петлюра смог войти в Киев уже 14 ноября 1918 года.
Если для россиян я стал украинцем, то при Петлюре я немедленно превратился в «москаля», а это значило не только потерю службы, но почти полное лишение всех прав. В то же время я оставался в Киеве, так как в тот момент не видел никакой возможности уехать оттуда.
Но правление Петлюры тоже было краткосрочным. Уже в начале февраля он бежал от большевистской армии, которой командовал изменник генерал Клембовский. Это был конец его карьеры на Украине, после чего он жил в Париже, пока не был убит в 1926 году еврейским фанатиком по фамилии Шварцбарт.
Перед приходом большевиков в Киев я сумел при помощи преданных друзей бежать из города и направился к венгерской границе Я приехал в Венгрию, не имея ничего, кроме одежды на себе, так как все, чем я располагал, осталось в Киеве.
Но можно подумать, что меня преследовал неумолимый рок, так как не успел я обосноваться в Будапеште, как и тут началось большевистское восстание, и Бела Кун установил свое террористическое правление. Я был вынужден продолжить свое бегство и поехал в Прагу, где мой брат, который в то время работал в Пражском университете, смог дать мне временное пристанище.
Затем я переехал в Берлин. Прожив там недолгое время, я перебрался в Мюнхен, в тщетной надежде, что правительство Баварии, которое незадолго до этого свергло власть, близкую по характеру к власти в советской России, и все еще боролось против большевистских эмиссаров из России, будет нуждаться в моих услугах. Но все мои попытки встретиться с мюнхенскими чиновниками не дали результата.