Через месяц, после очередных мучений Андрея с не говорящим по-русски таджиком и деятельных хлопот Ленки, Санек второй раз вернулся на паркинг.
Эти четыре недели, проведенные у Ленки, пошли ему на пользу, Санек избавился от навязчивой идеи о тайном обладании паркингом и его содержимым. Для борьбы с одичанием подчиненного, Андрей притащил старый компьютер, подключил безлимитный Интернет, и жизнь Санька изменилась к лучшему. Настал третий этап в его подвальном существовании.
Теперь Санек, не принимая близко к сердцу работу и все с нею связанное, полностью перешел в виртуальный мир. По-прежнему нажимая на кнопку и записывая номера машин, он жил теперь исключительно Интернетом. Ленка интересовала его все меньше, а вот два таджика, убирающие двор и подъезды дома, стали заходить к нему все чаще. Эти два достаточно молодых человека с черными бородами, но с выбритыми усами, производили впечатление моджахедов-террористов, которых отправили на отдых и лечение. Некоторые жители дома так и думали, но надеялись, что “этих исламистов” арестуют полицейские. Но они не были моджахедами, они только готовились ими стать. С Саньковского компьютера они заходили на разные фундаменталистские сайты, где велась вербовка на Ближний Восток. Они искали возможность уехать туда, где нужна доблесть простого воина, умеющего только убивать и умирать, где образование, наука и искусство слишком сложны, недостижимы, и поэтому не нужны. На сайтах все было написано или арабской вязью, или кириллицей, но на иностранном языке, и Санек, естественно, не понимал, о чем там говорится. Только один из парней умел читать, и он пересказывал прочитанное второму. Он же периодически на ломаном русском заводил с Саньком разговор о Всевышнем, о справедливости. Санек слушал, и поначалу эти рассказы вызывали у него интерес, а идеи – отклик и сочувствие. Особенно его подкупала идея полного отсутствия ответственности человека за свои поступки, поскольку на все в этом мире имеется воля Аллаха, без которой не шевельнется и лист на дереве, как объяснял Амиджон. Так звали этого парня. “Все, что делает человек, – говорил Амиджон, – он делает по воле Аллаха, который водит рукой этого человека. Мы все орудия в Его мудром, но непостижимом для смертных замысле”. По его словам выходило, что он, Санек, все делал, делает и будет делать по воле Всевышнего.
Неделю назад Амиджон и его напарник уехали туда, куда они так стремились. Санек лежал на своем диване, всматриваясь в высокий потолок, тонущий в сумерках, и раздумывал над своей жизнью. Покорно согнув тонкую кольчатую шею, запыленная лампа упиралась конусом желтого света в стол. Полночь молчала звенящей тишиной. Только в открытое на ночь окно залетало тихое потрескивание остывающего двигателя припозднившейся машины, да в вентиляционной шахте тревожно подвывало. По словам Амиджона получалось, что это Всевышний загнал его в эту конуру для какой-то своей цели, которую его слабый разум не в силах понять. Санька вполне устраивало такое объяснение его положения. Действительно, весь путь не был его осознанным выбором. Санек брел по земле, не оставляя следов. У него не было детей, и жил он раньше в доме, который достался в наследство жене. “Вся жизнь прошла мимо. Как-то не так я жил, неправильно”, – с досадой подумал он. “Вот если бы можно было все вернуть назад…”