После этого я был конченый человек, и сотрудником больше не мог быть, хотя знавшие меня «старики», революционеры социал-демократы удивлялись, что я пошел к каким-то анархистам, в провокатуру мою не верили, но держались от меня в стороне.
О всем здесь описанном, т. е. об истории провала знает Н. В. Ильяшев, помощник С. Г. Карпова, который, кажется, и теперь служит в Ростовском охранном отделении.
Мои попытки спустя некоторое время вновь войти в какую-нибудь группу, в социал-демократическую ростовскую организацию, успехом не увенчались. Меня объявили провокатором. Я уехал на Кавказ.
На Кавказе я никакой революционной деятельностью не занимался, жил в станице Кореновской, Кубанской области, где служил на лесном складе вместе с отцом.
С 1908 г. мне удалось пристроиться к журналистике в г. Ека-теринодаре. Работать начал в «Кубанском курьере», а так как редактором этой газеты был жид Финкельштейн, — я перешел в «Новую зарю», в которой работал с некоторыми перерывами вплоть до последнего времени. О моем политическом прошлом никто из товарищей по перу не знал ничего, да и вообще никто не знал.
Но в августе, в последних числах, старая история провала, о которой я и сам стал забывать, вдруг всплыла неизвестно по чьему желанию наружу, и стала злобой дня среди газетчиков. Историю страшно раздули, по свойственной журналистам привычке преувеличили, и мне деликатно, но настойчиво предложили убраться из редакции, а когда пошел я по другим редакциям (там 4 газеты), мне вежливо отказывали, сожалея, что какой-то досужий повеса распустил про меня вздорную, нелепую историю.
Так как провинциальный журналист — тип «перекати-поле», кочующий из одного города в другой, то уже через короткое время в г. Баку мне пришлось слышать от одного журналиста эту печальную историю скандала со мной. Вообще дорога в прессу для меня закрыта навсегда, и во всяком случае, на долгие, долгие годы.
Пытаться найти работу в каком-нибудь другом городе и газете — безрассудно, потому что если будешь разоблачен в одном, да и в другом месте, — в конце концов попадешь на столбцы газет, а это, безусловно, смерть.
Между тем я успел себе составить известное положение в прессе за эти два года. Можно уже судить по тому, что заработок мой в месяц достигал в среднем 100 рублей; что в этом году я получил серьезный пост представителя и сотрудника гор. Новороссийска от газеты «Новая заря». Таковы отклики этой несчастной истории.
Безвыходность моего положения, с одной стороны, сознание, что я еще мог быть полезен правительству, — с другой, заставляют меня обратиться к вашему высокопревосходительству со следующей просьбой: не найдете ли вы возможным оказать мне единовременную денежную поддержку в сумме четырехсот руб. (400 руб.) для того, чтобы я мог приготовиться к специальному экзамену на звание народного учителя, а затем, поступив в учителя, начать агентурную деятельность, давая сведения о тайных и вообще об учительских союзах, куда я, конечно, беспрепятственно войду как совершенно новый, никому не известный человек.
Положение мое во всех смыслах не «выдерживает самой слабой критики», как говорят обыкновенно, и действительно, ума не приложу, как быть, если ваше высокопревосходительство откажете в просьбе. Сейчас уже нуждаюсь, и довольно основательно, а впереди темно, ничего не видно. Андрей Ев-тихиев Чумаков. В отделении имел кличку «Чуркин». Военно-полевым судом судился под фамилией «Аверьянова Алексея».
Р. S. Глубоко извиняюсь перед вашим высокопревосходительством за небрежность и несистематичность этого прошения. Объясняется это тем обстоятельством, что пишу его в гостинице, в общем зале; надо кончить, пока мало публики, а у знакомых, где я остановился, уж очень много грамотных, да еще и любопытных. Это прошение я посылаю из Ростова, куда приехал позондировать почву насчет работы. Результаты самые плачевные: нигде ничего. Разумею конторы, а о газетах и не помышляю».
Прошение Чумакова было препровождено начальнику Донского охранного отделения с предложением сообщить об авторе подробные сведения. Ротмистр Леонтьев 11 октября 1910 года донес Департаменту: «По имеющимся данным в делах отделения и объяснению состоящего в моем распоряжении титулярного советника Ильяшева, крестьянин Воронежской губернии Андрей Евтихиев Чумаков действительно состоял в качестве секретного сотрудника, под кличкой «Чуркина» в 1906 году при вверенном мне отделении, в бытность начальником сего отделения полковника Карпова. Личность Чумакова лично мне не известна, но, по словам чиновника Ильяшева, он в свое время давал весьма ценные и правдивые сведения по «группе анархистов-коммунистов», и изложенные в его прошении все факты, вплоть до его провала и полевого суда, которым он судился под фамилией мещанина Алексея Петрова Аверьянова, — соответствуют истине».