«Не презирай людей, не ненавидь их, не высмеивай их чрезмерно, - жалей их». Или:
«После молитвы я обычно бываю радостен и чувствую себя хорошо и сильным душою. Даже страдания порою укрепляют меня. Да, и в страданиях бывает счастье, - близость к Богу. В наше тревожное, торопливое время человек обычно забывает то лучшее, что в нем заключено, - и лишь страдания дают ему блаженство, заставляя с лучшей стороны взглянуть на себя и покорно приблизиться к Богу».
Вот куда метнул провокатор-комиссионер, вот до каких высот духа поднялся этот обагренный человеческой кровью {21} негодяй. И с этих вершин он сносит скрижали морали и закона бывшей кафешантанной певице. Да не подумает читатель, что Азеф испытывает угрызения совести. Совсем нет:
«Меня постигло несчастье, величайшее несчастье, которое может постигнуть невинного человека и которое можно сравнить только с несчастьем Дрейфуса».
8
Недолго погулял на воле после освобождения из тюрьмы Азеф. В апреле 1918 г. он лег в больницу, а 24 апреля от обострившейся болезни почек он умер. Похоронила его бывшая шансонетная певица. Она же и ухаживает за его могилой, обнесенной железной оградой и украшенной зеленью, цветами. Но только нет никаких обозначений: только кладбищенская дощечка с номером места - 446. Певица сознательно ничем не обозначила могилы Азефа; она говорит:
«Знаете, сейчас здесь так много русских, часто ходят сюда… Кто-нибудь прочтет, вспомнит старое, - могут быть неприятности. Лучше не надо».
9
Только и осталось Азефу, этому удачливому комиссионеру, воздаяние истории. Но разве оно может быть достаточным? {22}
Лев Толстой не давал покоя русскому правительству и после своей смерти.
20 ноября 1910 г. директор Департамента полиции Н. П. Зуев отправил начальнику Московского охранного отделения П. П. Заварзину шифрованную телеграмму следующего содержания:
«Господин товарищ министра (П. Г. Курлов) приказал вам немедленно командировать двух опытных толковых сотрудников в Ясную Поляну, где они должны посетить могилу Толстого и имение Черткова и выяснить характер сборищ, происходящих в Ясной Поляне и у Черткова. О последующем выяснении быстро доносить».
21 ноября полковник Заварзин телеграфировал Зуеву: «Исполнено. Сведения могут быть дней через пять». А 24 ноября Заварзин уже отправил эти «сведения» при следующем «совершенно секретном» докладе Зуеву:
«Вследствие телеграммы вашей от 20 сего ноября за № 1334 имею честь представить при сем сведения о характере сборищ, происходящих в Ясной Поляне и у Черткова.
Ввиду несомненного интереса, который представляет записка в изложении сотрудника «Блондинки», и желания исполнить требование вашего превосходительства, как указано в телеграмме, быстро, при сем представляется упомянутая записка в подлиннике, каковую, по минованию надобности, прошу не отказать возвратить мне для дальнейшей разработки и систематизации всех сведений.
Записка, составленная «Блондинкой», по литературности изложения и толковости, действительно, выделялась из многого множества ординарнейших агентурных записок и обратила внимание Департамента полиции. Срочно был сделан доклад самому министру П. А. Столыпину о расследовании на могиле Толстого, и Столыпин оставил записку у себя {23} для прочтения. Впоследствии записка была возвращена им директору департамента и оставлена при департаментском деле.
Воспроизводим эту записку, состоящую из трех частей: в первой речь о сборищах на могиле Толстого, во второй изложены беседы с доктором Маковецким, третья является донесением о деятельности В. Г. Черткова. Отмечаем особенность стиля: автор сбивается и говорит о себе то в женском роде, соответственно женскому псевдониму «Блондинка», то в мужском, согласно действительности.
Сборища на могиле Толстого
Численность. О громадных массах, собиравшихся на могиле Толстого, можно говорить лишь в отношении первых дней после похорон. После того как в день похорон в Ясной Поляне собралось от 5 до 7 тысяч человек, в ближайшие 5-6 дней на могиле каждый день собиралось по нескольку сот человек. Преобладало в этой массе студенчество. В эти дни выступали многие ораторы, и говорились, как можно судить по осторожным отзывам яснополянских крестьян, революционные речи. В последующие затем дни паломническое движение в Ясную Поляну стало падать, и к моменту моего прибытия сюда представлялась возможность констатировать сокращение его до нескольких десятков человек в день.
О первых днях паломничества, численности и характере собиравшихся туда масс судить не могу, ибо для этого приходится основываться на слухах, за точность которых ручаться нельзя. Но зато с полной уверенностью могу говорить о том, что наблюдал непосредственно и что выяснил из многочисленных расспросов, которые подвергал самой тщательной проверке и критике.
В Ясную Поляну я прибыл 22 ноября. В этот день московский поезд, кроме меня одного, не привез ни одного паломника. С юга, со стороны Курска, поезд привез экскурсию студентов Киевского университета, в числе 23 человек, и {24} одного обывателя из Воронежа. Таким образом, в указанный день на могиле Толстого перебывало всего-навсего 25 человек. День этот, по свидетельству яснополянских крестьян, в отношении незначительного числа посетителей вовсе нельзя считать исключительным. За всю истекшую неделю число посещений не намного превышало приведенную цифру. Наоборот, исключительным в последнее время днем необходимо признать воскресенье 21 ноября, когда в Ясную Поляну прибыло 72 человека. Повышение числа посещений в данном случае необходимо объяснить праздничным днем, давшим возможность прибыть из Тулы некоторому числу рабочих и приказчиков. В этот день прибыла из Тулы и депутация рабочих печатного дела в количестве 15 человек, и человек 15-20 торговцев и приказчиков, воспользовавшихся праздничным днем для прогулки. Остальная масса - случайные приезжие из разных мест, но также не очень отдаленных, по преимуществу из Москвы.
Незначительное количество посетителей могилы было и во вторник, 23 ноября. Так как этот день я провел в Телятниках у Черткова, то цифру прибывших 12-15 человек могу сообщить со слухов, немедленно проникших туда. Был какой-то военный доктор, а также не то китаец, не то японец. Говорили, что экскурсанты прибыли издалека.
О днях, предшествовавших воскресенью 21 ноября, хотя приходится судить по расспросам, но так как собранные таким путем сведения, несмотря на различие источников, вполне совпадают, то их можно принять за более или менее точные.
В субботу, 20 ноября, на могиле Толстого перебывало несколько десятков, не более 35-40 человек. В пятницу, 19-го, как согласно заявляют крестьяне, дежурящие на могиле с целью зазывания к себе на постой приезжих, - «почти никого не было». В четверг, 18 ноября, было человек 40-50. Относительно предшествовавших дней сведения более разноречивы, и потому приводить более или менее точную цифру не берусь. Во всяком случае, единодушны все заявления, что за истекшую неделю максимальное число посещений пало на воскресенье, 21 ноября. {25}
Все это привело меня к убеждению, что все слухи и толки о громадных массах, собиравшихся на могиле Толстого, сильно преувеличены. Поскольку это преувеличение дело рук газет, здесь приходится говорить о совершенно умышленной лжи в целях поддержания падающего возбуждения в обществе, раздувания его и вызова таким образом в действительности паломнического движения. Пример яркой лживости налицо. По возвращении в Москву беру в руки номер «Русского слова» от 23 ноября, как раз того дня, какой непосредственно мной наблюдался в Ясной Поляне. С изумлением читаю:
«Тула. 22/XI. Сейчас вернулся из Ясной Поляны. Сегодня и вчера могилу посетило свыше 200 человек. Было много крестьян, в числе их странник из Воронежской губернии, 23 студента Киевского университета, офицер».
В то время как за оба дня едва ли можно говорить о сотне посещений, корреспондент с легкой душой превращает эту цифру в «свыше 200 человек». И так как он уверяет, что «сейчас вернулся из Ясной Поляны» и, следовательно, как будто наблюдал все это лично, то приходится говорить о совершенно сознательной лжи. Такими же сильно раздутыми являются сообщения за все предшествующие дни.