У него не было совести. Бездушная оболочка человеческого существа, погубившего несчетное количество жизней и не испытывающего никаких угрызений совести из-за смерти восьмилетнего ребенка.
Я хотела знать причину.
Папа допил минералку и бросил бутылку в мусорное ведро, его руки и ноги дрожали. Он объяснил, что это адреналин от выступления перед тысячами людей.
— Отличная речь, папа.
Его светлые глаза впились в меня.
— Просто скажи, чего ты хочешь.
В любом случае, я не могла больше ни минуты выносить его присутствие.
— Я читала статью.
— И что же?
— Скажи мне, почему. Не ври. Мне все равно, если ты лжешь всему миру, ты должен сказать мне правду. Ты никогда не говорил, что у вас с Кассианом была своя история.
— Я тебе ничего не должен и понятия не имею, о чем ты говоришь.
— Ты потерял Карен. Если ты не будешь осторожен, то потеряешь и меня.
Сенатора эта перспектива, похоже, не беспокоила, но он махнул помощнику, чтобы тот вышел из комнаты. Когда эхо от закрывшейся двери затихло, он посмотрел на меня с каменным выражением лица.
— Техномагнат пообещал мне деньги, если я помогу его сыновьям, которые отбывали шестилетний срок за грабеж. Я позвонил губернатору, который был у меня в долгу. Он выпустил их. Он принял ужасное решение и будет расплачиваться за него всю оставшуюся жизнь.
Он был грязным обманщиком и лжецом.
— А как же Клэр?
— С ней произошел несчастный случай.
— Несчастный случай? Папа, ее убили двое мужчин, которые были обязаны тебе своей свободой.
— Мне плевать, — выплюнул он. — Ты, как и остальные, поверила в эту чушь.
— Там много фактов. Тебе повезло, что все сойдет с рук.
— Я подкупаю папарацци, чтобы они не публиковали фотографии, — папа мерил шагами комнату, его голос становился все громче. — В чем разница между подкупом и использованием влияния, чтобы остановить ход истории? Никакой. Политики делают это постоянно, Рейн, и я не вижу, чтобы кто-то жаловался.
— Ты послал головорезов в дом журналиста, и они убили маленькую девочку!
Папа остановился. Раскаяние промелькнуло в его взгляде, и он, казалось, сдался. Его плечи ссутулились, рот приоткрылся.
— Я… я не… — папа замолчал, его шепот был едва слышен. — Я этого не делал…
Дверь открылась, оборвав отца на полуслове.
В комнату вошел телохранитель.
— Сэр, толпа становится неуправляемой. Нам пора уходить.
Сенатор стер с лица все следы вины. Я сунула руку в карман куртки и остановила запись на телефоне.
Монтгомери вздохнул.
— Ладно, Рейн, пошли.
— Пока нет.
— В чем дело?
Это был мой последний шанс признаться, и я не собиралась его упускать.
— Раньше я думала, что я пятно. Я была пятном на твоем наследии. Но знаешь, что? Это ты пятно. Мне стыдно, что мы родственники. Ты больной, извращенный ублюдок, который разрушил эту семью.
Папа ничего не сказал, но смерил меня ледяным взглядом, прежде чем его телохранители вышли из здания. Мое сердце бешено колотилось, когда я последовала за ним, ненавидя его и разочарованная тем, что подвела Кассиана.
Когда я вышла на улицу, рев взорвал мои уши. Солнечный свет ослеплял зрение, пока квадратные очертания знаков не начали проступать сквозь белизну. Протестующие окружили нас со всех сторон. Люди бросали мне под ноги пустые бутылки из-под воды. Стена разъяренных протестующих хлынула на металлические баррикады. Полиция с трудом сдерживала их. Полицейский крикнул в рацию о помощи, его рука дрожала.
Господи.
Охранники окружили моего отца, но доступ к внедорожнику был заблокирован. Папа закричал на свою охрану, а затем несколько человек прорвались. Бутылка разбилась о цемент. Камни отскакивали от капотов машин, и все больше людей присоединялось к яростным протестующим, рвущимся вперед.
Папа отделился от охраны и побежал к внедорожнику. Телохранители бросились за ним. Если я не присоединюсь к нему, то окажусь во власти толпы. Я рванулась вперед, крик клокотал в моем горле.
Я протиснулась, сбитая с толку криками, догнала его, сердце сжалось от ярости, обрушившейся на нас со всех сторон, и тут какой-то мужчина полез в куртку, а затем замахнулся на сенатора.
Чье-то тело врезалось в меня, когда взрыв прорезал воздух. Крики оглушили меня, когда я упала на бетон. Боль пронзила мои конечности, когда тяжелый вес пригвоздил меня к земле. Гравий впивался в кожу, пока я пыталась вдохнуть. Люди в панике бежали по тротуару.
Что, черт возьми, произошло?
Парень скатился с меня, и я резко выпрямилась. Его рука вцепилась мне в талию. Я проследила за его огромным бицепсом до твердого, как камень, плеча, до точеной челюсти, остановившись на болезненной гримасе.
— О боже, Кассиан! — я обхватила ладонями его лицо, когда он застонал. — Что… что случилось? Ты ранен?
Ничто не могло сбить с ног человека такого роста, как Кассиан, кроме мощного удара.
Или огнестрельного ранения.
— Кассиан… Все будет хорошо.
Его губы шевельнулись, но он только застонал.
— Кассиан, не смей меня бросать!
— Не брошу. Я же люблю тебя.
ГЛАВА 26
Ослепленная страхом, я искала рану. Ощупала его грудь и спину, мои пальцы скользнули по его мокрой рубашке.
О, пожалуйста, боже. Не дай ему истечь кровью.
Тяжело дыша, мне потребовались все силы, чтобы перевернуть его. Рубашка насквозь промокла от пота, а в крошечной черной дырочке поблескивало серебро. Я потрогала ткань, коснувшись металла. Бронежилет остановил пулю.
С ним все в порядке.
Слезы застряли у меня в горле и подступили к глазам, но облегчение затопило сжавшийся желудок.
— У тебя пуля в спине, — я обняла его за шею и зарыдала, целуя в щеку. — Я не могу поверить… Откуда ты знал, что произойдет?
— Я наблюдал.
Я обернулась, чтобы позвать на помощь, окруженная паникующими протестующими, бегущими с места происшествия, и полицейскими, которые арестовали стрелка.
— Помогите! Кто-нибудь! — я помахала рукой черному внедорожнику, в котором сидел мой отец, но он проехал мимо, визжа шинами.
Гребаный урод.
Наконец, я остановила офицера, который вызвал скорую помощь.
— Кассиан, все будет хорошо. Помощь уже в пути, — я переплела свои пальцы с его, стараясь не казаться испуганной. — С тобой все в порядке.
— Сломаны ребра, — прошипел Кассиан, распластавшись на земле.
— Что мне сделать?
Он покачал головой.
— Просто останься со мной.
— Конечно.
Я положила его голову себе на колени и погладила по волосам. Кассиан сделал несколько глубоких, успокаивающих вдохов.
— Я должен тебе кое-что сказать.
— Любимый, подожди, — вдох причинял ему боль. — Тебе нужно отдохнуть.
— Нет. Пожалуйста.
— Ладно, ладно.
Вдалеке завыли сирены, когда темно-синие глаза Кассиана встретились с моими.
— Я знаю о Монтгомери с тринадцати лет. Пожар не был случайностью, — его взгляд затуманился, и я не могла сказать, было ли это от физической или эмоциональной боли. — Мою сестру убили.
У меня упало сердце.
— Кассиан, я читала статью.
— Я хочу, чтобы ты услышала это от меня, — он закрыл глаза, словно готовясь к следующей части. — Они ворвались в дом. Избили отца бейсбольной битой. Он спал и не заметил, как это случилось. Я проснулся с ножом у горла. Они всех связали. У меня было ощущение, что они пришли, чтобы запугать отца, но нет. Они не знали, как вести себя с тремя охваченными паникой людьми, особенно с восьмилетней девочкой. Они надели мешок на голову сестры, потому что она не переставала кричать. Она задохнулась. Когда… когда они поняли, что натворили, пытались избавиться от улик.