— Нет уж, — говорит, — казачки! Лучшее я вас в машине подожду!
— Да за ради бога! Вот кондишен, вот музычка! Какие проблемы!
— Ну-ну... Вы меня заприте лучшее, мне так покойнее.. . — и со всеми своими узлами на заднее сиденье.
А старикан на подводе был. На подводе везти ее собирался. Он, конечно, рад, что коня не мучить, простился с ней и домой, а мы за стол. Главное, и бабку эту звали — ни в какую! «Нет уж, нет уж! Я тута размещуся...» Ну хрен с вами, мамаша, мы недолго!
А какое — недолго! Как дали застолицу часа на три! Тетки-то все носят на стол и носят! Не оторвешься! А еще говорят, разруха. Это у начальников наших, демократов, в голове разруха, а у нас покудова еще кое-что в целости!
Через три часа Серега как подскочит:
— Мать честна! У нас же бабка в «поджеро» запертая сидит!
Мы бегом. И уж издали видать — аппарат аж стенками пульсирует. Магнитола, стереофония, на полную громкость. «Цыганка Се-е-е-ра!..»
Двери отперли — оттуда бабка как мешок с мякиной! Глаза квадратные, личико в синеву отдает! Ну, чистая покойница.
Серега говорит:
— Зачем же вы, мамаша, на полную громкость магнитолу вкрутили!
А бабка, как рыба, рот открывает.
— Робятки! Казачки! А что, у вас другой-то песенки не нашлося?
Дядька Серегин приковылял. У него одна нога с войны деревянная! Поскрипел, поскрипел вокруг «поджеро» и говорит:
— Все вот мне в голову... На чего ж эта машина походит? Вот уж три часа все думаю. Для какой же надобности ее такую запузырили, а сейчас прям как озарило. Катахвалк! Небось, в таких-то в Америке негров-мертвяков возять.
Серега губу надул:
— Через чего ж это негров?
А дядька-то ветеран прав! Чуть бабку нашу родную не угробили! Это счастье, что она казачка! На-ши-то бабки удар держат, к любой беде выносливые, а была бы какой другой нации, послабже, сто раз бы копытами накрылась! От этой «Цыганки Серы»! От Мармеладзе-то!
И Серега этот! Вот именно ему «поджеро» подавай! Купил бы «жигуля»! И бензина не в пример меньше требуется, и запчасти дешевые. Правильно дядька сказал — катафалк!
Назад в тишине ехали. Серега эту «Цыганку Серу» далее выкинул кудай-то, так осерчал!
«Кубинские казаки»
— Хрисанф Демьяныч, а вот я все давно спросить хочу, чего это у нас в хуторе фамилия такая, Бздишевы. Они че, осетины, что ли?
Дед Хрисанф даже плести карзинку перестал.
-— Через чего ж это примерно они осетины? За что же это им так-то...
— Ну, я по аналогии, по зучанию то есть... Зпекашевы, Баразовы, Днишевы... Бздишевы.
— Вот, мил ты мой! — возмущенно всплеснул руками дед. — Да рази это фамилия? Через чего это они осетины! Им это даже противопоказано! Ихняя фамилия — Царевы. И никакие они не осетины, а наши прекоренные хуторцы. А это прозвище ихнее — Бздишевы. Прадедушка ихний от аглицкого танка снервничал, вот и стал Ванек Бздиша. Так они и стали все Бздишевы по-уличному-то, а по паспор-ту-то Царевы! А так, по-домашности — Бздишевы!
— Так это выходит, что же? Какой-то прадед слабину оказал, и на сто лет кликуха им припечаталась?
— Не какой-то, а Ванек! И не слабину оказал, а сдрейфил, по-вашему-то, по-городскому, а по-нашему прибздел — снервничал то исть... Дак ведь как тут не снервничашь! Перьвый раз мы танки-то увидали! А он, танок-ат, — здоровенный, как комод! Ни окошков у него, ни форточков... Из его и не видать-то никого! Преть-давить — фамилию не спрашиваить! Ну, Ванек-то только что призвался. Охотником, вишь, пошел, ему еще и года не вышли... Сильно идейный был! Как раз вот он идейный-то тогда раком стал да по траншее и пополз: «Мамынька, мамынька...» Ды бечь! Мы-то крестимся да за гранаты, а он, вишь ты, снервничал... Нервенный! Вот и стал Бздиша! Не стрелять же его за паникерство — сопляк совсем.
— И вот уж сто лет прошло, а они все Бздишевы!
— Дык кино-то назад не перемотаишь... Бздиша, он Бздиша и есть! А ты, Борюшка, как полагашь, за что дезертира стреляють? За то, что он нервничаить да бяжить? Нет, мил ты мой! Приводят его к исполнению за то, что он один бегить, вроде как оттого, что он нервенный, потому и других лучше, ему, значит, можно. Вот и стреляют его за то, что другие остаются! Возмездия ему, значит, бываить за то, что себя превыше других ставить!
— Но ведь сто лет... Сто!
— Ды хучь двести! Раз припечаталось — значит, такие они и есть! Не то можно и поменять на каких-нибудь Шалопутовых-Баламутовых! Эта какой же он Царев, ежели он у красных комиссарил апосля? Чей же он царев? Уж тады ленинов-сталинов... А и внуки-то его все какие-то, к примеру, Бздишевы! Все им неймется, все нервничають... Энтот их, младший, тожа, видать, снервничал, голенищщу собе раздобыл...