— Как ни печально, но вы ошибаетесь, monfrère,[10] — подал голос Венсан, муж Соланж. — Все мы тут кандидаты, такие же, как и вы. Единственное отличие в том, что мы ответили на призыв чуточку расторопнее.
— О боже! — Выпустив мою руку, Бен наверняка рухнул бы в темно-бордовое парчовое кресло, будь оно свободно. — Не может быть! Я думал, что я единственный кандидат…
— Ну и ну! Шутка что надо! — Голос принадлежал толстому мальчишке лет одиннадцати. На нем была гавайская рубашка, очки в металлической оправе, лицо растянуто в глупой, самодовольной ухмылке.
— А как сюда попал этот юнец? — У Венсана были крашеные черные волосы и багровая физиономия.
— Бинго, детка, какие они грубые! — Это произнесла приземистая дама, которая прошла бы на роль брата Тука, духовника Робин Гуда, если бы не ее тыквенный брючный костюм.
— Не надо, мам! — Мальчик возложил руки на свои пухлые коленки. — Ты только представь: один малый засобирался в рай. Он потирает руки и притопывает от нетерпения. Но тут появляется святой Петр и говорит: "Знаешь, дружок, давай поторапливайся, в аду тебя уже заждались!" Здорово, правда?
Раздался деланный смешок, вслед за чем воцарилось молчание; наиболее концентрированно его излучали четверо, восседавшие на диванчике с украшенной орнаментом спинкой: седовласая матрона в корсаже, седовласый же мужчина с напряженно-взволнованным лицом, тщедушный мужичонка с усами а-ля Чарли Чаплин, а рядом с ним — моложавая дамочка с распущенными волосами, бледным лицом и такая тощая, что почти прозрачная.
— Разве, по-вашему, это не смешно? — вопросил ребенок.
Бен оцепенел, как Кот-Мертвец. До чего же ему, видать, несладко из-за присутствия этого малолетки в святая святых Кулинаров!
— На мой взгляд, mon petit душечка, — обратилась француженка к мальчику, — нам вряд ли стоит особенно веселиться в ожидании прибытия Кулинаров. Не лучше ли нам всем представиться мистеру и миссис Хаскелл?
Мамаша Бинго выдавила тусклую улыбку.
— Я — Эрнестина Хоффман, домохозяйка… — Пауза для аплодисментов, которых не последовало. — Увлекаюсь садоводством, коллекционирую кружки и салфеточки. Вот уже двадцать один год я замужем за своим чудесным супругом Франком, который не смог приехать с нами из-за своей занятости. — Она поправила воротничок тыквенного цвета. — И наконец, что самое главное, — я счастливая мать вот этого чудесного молодого человека.
Бен потрясенно уставился на нее. Эрнестина Хоффман даже не упомянула, чем привлекла внимание Кулинаров. И с какой стати она приволокла сюда своего толстого сынка?
— Прошу любить и жаловать! — Развалившись в кресле, пухлое дитя откинуло назад волосы со своего умудренного чела и сложило руки на объемном пузе, замаскированном гавайской рубашкой. — Не пугайтесь, прошу вас. И можете винить во всем мою мамочку. Это она притащила меня на этот веселый праздник. Нелегко, знаете ли, быть Бинго Хоффманом, чудо-ребенком. Вот вам моя биография: декламировать кулинарные рецепты наизусть я начал в возрасте семи месяцев. В два года я пек блинчики; в пять лет собрал достаточно научных данных, чтобы наконец-то ответить на вопрос: следует ли взбивать омлет по часовой стрелке? В шесть обзавелся собственной колонкой в газете…
Присутствующие дружно зевали. По лицу француженки пробежало виноватое выражение. Мамаша Бинго смотрела на всех волком.
— …выступал с лекциями и показательными выступлениями по всем Штатам. — Бинго надул свои и без того шаровидные щеки, затем испустил утомленный выдох. — А когда я вернулся в Кливленд, то стал выступать по телевидению со своим шоу.
— Отлично, детка! — раздался приятный голос седовласой матроны в корсаже. — Но не стоит так перетруждаться. Ты же еще совсем ребенок. Надо находить время и на развлечения.
— Никто не подгоняет Бинго, кроме него самого, — ощетинилась матушка вундеркинда.
Подскочив на стуле, будто от удара током, Бен заявил:
— Лично я считал, что члены Общества Кулинаров должны быть шеф-поварами в общепринятом смысле этого слова.
Я чувствовала, что становлюсь такой же красной, как эта комната. Это злоупотребление малиновыми и бордовыми тонами просто душило, особенно вкупе с потолком красного дерева, нависшим над нами, словно крышка гроба.
— Времена меняются, mon garçon. — Француз поднялся на ноги. Одет он был в обычный темный костюм. Тем не менее я без труда представила его в цилиндре, просторной накидке и белых перчатках. — Должно быть, Кулинарам требуются свежие силы. Сам я происхожу из одного из благороднейших семейств Франции. Но не это главное. — Он взял с этажерки серебряную табакерку и обхватил ее длинными холеными пальцами левой руки. — Я волшебник, граф Венсан! — Француз раскрыл правую ладонь, и в ней оказалась табакерка. — У себя в ночном клубе я выступаю с номером, в котором кладу в кастрюлю яйца, муку, шоколад, делаю вот так руками — un, deux, trois! Вспышка пламени, громкий хлопок! Я снимаю шляпу, раскланиваюсь — и voila, Un Gâteau Magnifique![11]