— Ясное дело! — Я приноровила свои мелкие шажки к ее семенящей походке.
Неужели я была права насчет Дивонн? И она не путешествует без персонального гроба? И шесть коней-призраков перетащили эту, с позволения сказать, мебель, через реку, или же Дивонн сидела внутри и самолично рулила? Но ведь я не подвергну ребенка большой опасности, если попытаюсь разобраться?
— Хотите пойти вперед? — шепнула я мисс Задсон.
Она боязливо съежилась за моей спиной:
— Давайте объединим наши усилия…
Что и говорить, не самый приятный способ завершить день. Однако нельзя выказывать трусость, покуда малыш в стадии формирования. Поставив свечку на стол, я скомандовала:
— На старт, внимание, марш — подняли!
Если честно, я совсем не рассчитывала увидеть внутри тело. Меня вдруг осенило, что маньяк-коллекционер, заваливший эту комнату антиквариатом, запросто мог приобрести гробик у похоронных дел мастера на какой-нибудь праздничной распродаже. Крышка издала протяжный стон — или то была мисс Задсон? Наверняка эту емкость используют как хранилище. Простыней, скорее всего. Вечные, прочные простынки, приготовленные для утюжки.
А вот и нет! Мне вдруг стало трудно дышать — отчасти потому, что мисс Задсон сдавила мое горло. На белых атласных подушечках кое-кто покоился. Причем весьма мне знакомый.
Глава восьмая
Мисс Задсон издала пронзительный визг, способный разбудить мертвеца, и труп уселся. Между тем дама, совсем недавно отважно бороздившая воды, дабы поспеть на свидание с судьбой, выпустила мою шею и уронила обмякшие руки. Подобрав с полу свечу, я обрела дар речи:
— Мисс Мэри Фейт, вы живы и здоровы!
Ответом мне было молчание. Действительно ли это та самая женщина, которую я видела в ток-шоу «Беседка» с Гарвардом Смитом? Те же каштановые волосы, уложенные в пучок на затылке. Те же очки-стрекозы. Впрочем, при ближайшем рассмотрении заметно, как польстила ей телекамера. Лицо Мэри было все в оспинах, а губы покрыты толстым слоем помады. Похоже, эта женщина страдает неуемным пристрастием к гриму. Да, но вот как бы поделикатнее разузнать, что она делает в гробу? И при этом не показаться чересчур любопытной…
— О господи, это просто невыносимо! — Мэри вскинула руку ко лбу, плечи ее, обтянутые мышиного цвета свитерком, затряслись. — За что мне эти муки? Какие такие грехи я совершила, помимо того что родилась на этот свет? Неужели в моем собственном доме мне нет покоя и нет ни одной крышки, под которую не заглянули бы докучливые репортеры!
От ее визгливого голоса пламя свечки заколебалось. Мебель и прочая древняя утварь вокруг заколыхались, будто придвигаясь поближе, чтобы лучше слышать. Остальная часть комнаты по-прежнему была окутана мраком. Мы видели не дальше собственных носов. К удушливому аромату плесени и цемента примешивался не менее стойкий аромат времени.
— Мы вовсе не репортеры-стервятники! Мы… в общем-то, из команды Кулинаров, — сбивчиво объяснила я.
— И мы не хотели вам мешать, боже упаси! — Мисс Задсон, которая съежилась было до размеров мыши, теперь вновь заполнила собой мой пеньюар и пиджачок Эрнестины. — Никто так свято не верует в право умереть, как Марджори Задсон! — Щеки ее раздувались как мехи. — Едва моя дорогая матушка объявит, что готова почить навсегда, я тут же достану пакетики со снотворным! Подмешаю немножко в матушкино молоко, а остальное высыплю на ее тост с корицей — и уложу милую старушку, в последний раз пожелав ей доброй ночи!
— Ах вы, злодейка! — Мэри Фейт напряглась, вцепившись в бортики гроба, будто в детскую кроватку; глаза ее метали молнии. — Да вас надо под суд отдать за жестокое обращение с родителями!
Мисс Задсон больше не напоминала Нэнни, симпатичную собачку, заботившуюся о детях в "Питере Пэне". Щеки ее гневно затряслись.
— Будь я мужчиной, я бы предложила вам выйти потолковать, мадам! — выпалила она.
Мисс Фейт вдруг прижала атласную подушечку к груди и разразилась безудержными рыданиями.
— Я вовсе не собиралась покончить с собой! Я всего лишь хотела изгнать злых духов. Мама в каждом из своих домов держала по гробу. Всегда повторяла, что лучше места для занятий любовью не найти. Когда я была маленькой и что-то не так делала — достаточно было просто не вовремя выдохнуть, — она приходила в ярость и запирала меня в буфете. Но однажды, в период обострения ее мании величия, когда она требовала, чтобы я приседала в реверансе всякий раз, оказываясь в поле ее зрения, а я споткнулась, — она запихнула меня в гроб, сверху на крышку водрузила сундук и не выпускала меня, пока я не посинела.