Ответом мне был его тревожный крик — о большем я и не мечтала.
— Сядь!
Что я и сделала — причем с таким рвением, что у Бена из руки вылетело весло. Он попытался поймать его, лодка завертелась, и не успели мы и глазом моргнуть, как оба очутились в воде.
— Прости меня, родной! — отплевывалась я. — Знаю, совсем не так ты предполагал встретиться с Кулинарами.
Заползая обратно в лодку, мой любимый доверительно заметил:
— Ты хоть понимаешь, что загубила мою жизнь?
Я не ответила. Сейчас было не время сообщать, что особнячок этот был Печальным домом.
Глава шестая
— Что ты, дорогой! Ты выглядишь как новенький! — Ни малейшей дрожью в голосе не выдам я охватившую меня — и совершенно не подобающую любящей супруге — ревность, когда Бен провел рукой по своим волосам. Да и какая, собственно, разница, если кто-то решит, будто я составила компанию Ионе в брюхе кита? — Бен, если я побрызгаю тебя освежителем воздуха, мы окончательно избавимся от речного запашка. И тогда тебе не придется краснеть, если какой-нибудь Кулинар подойдет поближе.
Лодочный ангар явился нашим убежищем после жизненных бурь. Мы втащили туда сдувшуюся "Нелли Гвинн", уцелевшее весло и наш багаж. И к тому времени, когда натянули на себя сухую одежду, ангар успел стать нашим домом. Над всеми этими моторными лодками, каноэ, садовым инвентарем и мотками веревок царствовал уютный и сухой запах олифы. Лично я так бы и просидела здесь целую вечность. Но два сердца не всегда бьются в унисон.
Бен упорно не давал облить себя дезодорантом, который я обнаружила на полке. Вместо того, чтобы минутку постоять смирно, он скакал как вошь на гребешке, пытаясь одновременно натянуть оба носка. Его попытка опереться на моторку увенчалась падением. Бедняжка! С лодками у моего ненаглядного вечно одна и та же история.
— Элли, убери эту гадость! Это же морилка для мух!
— О боже! — Вернув флакон на полку, я запихнула «Нелли» обратно в оранжевый пакет. — Милый, почему бы тебе не присесть вон на ту мраморную скамеечку напротив каноэ?
— Ты думаешь, у меня есть время для отдыха? — С этими словами Бен попятился и невольно шлепнулся на упомянутую скамейку, которая немедленно перевернулась. Ожидаемого треска не последовало. Жаль, что Бен не вел себя столь же тихо, как злосчастная скамейка. Но возможно, сейчас не время журить его? Во всяком случае, не при ребенке. Отбросив "Нелли Гвинн", я поспешила на помощь.
— И ты называешь себя художником по интерьерам, Элли? Да эта твоя «мраморная» скамейка легче, чем дынная корка!
— Действительно, она полая. — Поставив скамейку на место, я со знанием дела постучала по ней. — Дынолит ручной работы, выпуска примерно 1956 года. Плюс весьма убедительная отделка под мраморер. А с виду кажется, что весит чуть ли не тонну, верно?
— Ты не могла бы воздержаться от экспертного анализа этого антиквариата? Успеть бы выбраться отсюда, пока нас не арестовали за вандализм… За багажом вернемся позже.
— Замечательно, — согласилась я. Глупо обижаться на то, что Бен ни словом не обмолвился по поводу того, как я выгляжу. А может, он счел безвкусным это платьице цвета морской волны с матросским воротничком? Обычно ему нравилось, когда я укладывала косы кренделем на шее, но, если в твоем распоряжении лишь зеркальце от пудреницы, идеальной укладки не получится.
Пока я трусцой поспешала за любимым, мысли мои тряслись, как в экипаже без рессор. Между деревьев, подобно светлячкам, то и дело мелькали лампочки. Какое-то королевство лилипутов. Общая площадь — явно не больше трех акров. Королевство с карликовыми деревьями, неухоженными газонами и унылыми цветочными клумбами.
Но действительно ли это Печальный дом? Неужели это тот самый готический особняк, прославленный в фильме, где вместе с Теолой Фейт играла моя мамочка? Наводя марафет в лодочном ангаре, я было решила, что стала жертвой своего разгулявшегося воображения. Слишком уж часто мы натыкаемся на «Мамочку-монстра». А увиденный по телевизору в Бостоне отрывок из фильма разбередил во мне давно забытое чувство вины: я ведь так и не посмотрела на свою маму в этом фильме. Впрочем, не стоит забывать: сюда-то ее нога явно не ступала, даже если именно в этом доме снималось кино. Сцену с кордебалетом, где участвовала мама, снимали в одном чикагском ночном клубе. Поднимаясь следом за Беном по выщербленным ступенькам к парадному входу, я была уверена в одном: домик этот запросто может оказаться летней резиденцией самого дьявола. Кое для кого Грязный Ручей — натуральная преисподняя.
— Интересно, откуда они берут электричество? — Я наблюдала, как Бен тянется к дверному молотку, выполненному в форме сжатого кулака.
— Наверное, у них свой генератор.
Дверь состояла из панелей витражного стекла. На витражах дамочки с римскими профилями поглощали виноград. Хм, это что — приближающиеся тяжелые шаги или же эхо дверного молотка? Оказалось, ни то ни другое. Виновником шума явилась водосточная труба, ритмично шмякавшаяся об стену над нашими головами.
Любопытно, на острове имеется колодец или же местные жители попивают речную водицу? Так, а это что такое? Снова ложная тревога? Ан нет! Дверь со скрипом приотворилась. И в мгновение ока я вновь ощутила себя десятилетней девочкой, которую одну-одинешеньку отправили к двоюродному дядюшке Мерлину.
— Да? — Колеблющееся пламя свечи ореолом окружило говорящего. Он был высокий, хотя сильно сутулился, и лысый как лампочка. Лицо изборождено морщинами, руки дрожали, но льдистые голубые глаза не отрываясь смотрели на нас. — Простите, как вас зовут?
— Бентли Хаскелл. — Почему я раньше не замечала, что у Бена улыбка лавочника, обремененного шестью голодающими малютками и умирающей матерью? — А это моя милая женушка Жизель.
— Вы ведь опоздали, верно? — проворчал старик.
Потуже затянув галстук, Бен едва не положил конец своим земным страданиям.
— Примите мои самые искренние извинения! Дело в том, что цепь совершенно непредвиденных и неблагоприятных обстоятельств…
— Никаких извинений! — Свеча гневно дрогнула, капнув воском мне на руку. — Я Блюститель Двери! А вы получили совершенно определенные указания. Время прибытия — семь тридцать. — Приложив ладонь к уху, Блюститель прислушался: где-то в глубине этого напоминающего пещеру дома часы пробили пять раз. — Слышите? Двадцать минут девятого. Никому не позволено натягивать нос велениям Кулинаров. Вон! Слышите, убирайтесь вон — оба!
— Что значит "убирайтесь"? — возмутилась я. — Мы еще и не «забрались», порога вашего не переступили! — Пусть во всем виноваты гормоны, но, будь этот экспонат из коллекции маньяка-таксидермиста чуть помоложе, я бы с радостью обрушила свою сумку ему на голову. — Хороший же из вас представитель! Мы тут, можно сказать, вырванные с корнем из родной почвы, падаем от усталости после скитаний по прокаленным равнинам, не говоря уже об отважной битве с бушующими водами и пенистыми порогами! А вы нас выставляете за порог. — Пропихнув сумку в дверной проем, я потребовала: — А ну-ка отведите меня к своему шефу!
— Кто-то помянул мое имя всуе? — раздался скрипучий голос, под ненавязчивый аккомпанемент шаркающих шагов. — Что за скандал? Неужели я не имею права даже на пять минут покоя?
Сумка выпала из моих рук, дверь широко распахнулась, явив нашим взорам необычайно низенькую женщину с мордочкой куклы-марионетки и седыми локонами, выбивающимися из-под чепчика с оборочками. Она грозно взглянула на нас.
— Добрый вечер, меня зовут Бентли Хаскелл, а это моя любимая жена Жизель.
— Знаю, знаю. — Отпихнув локтем слугу, карлица чуть попятилась. — Заходите, вы оба. Чтоб не говорили потом, будто я вас выставила, даже не позволив воспользоваться ванной.
Ростом она была не выше гнома. Я бы могла запросто запихнуть ее к себе в карман. Но побоялась — вдруг эта особа кусается?
— Что тебе? — Она обернулась к слуге, который, набравшись мужества, тронул ее за руку.