ГИЛЬГАМЕШ
Утнапиштим, далекий предок мой,
Потерянный в огромном океане,
Я — Гильгамеш, палач на поле брани,
Я — царь Урука, пламенный герой.
Имел я друга — счастье и покой,
Он даровал крылам моих дерзаний,
Но умер он, мой добрый Эабани,
И горьких дум меня смущает рой.
Дай мне совет, мой древний предок милый,
Как продлевать наш век людской унылый?
Как подойти к загадкам бытия?
Но ветхий дед с улыбкой тихой ласки
Про Древо Жизни мне лепечет сказки,
Которые младенцем слышал я.
ХИРОН
Как вал морской, взвилась вершина Эты,
Долина светлым бархатом цветет.
Кентавр творит: кентавр свирель берет,
И звук свирели выдает поэта.
Мелодия как ласковая Лета,
Чьи воды пьет Орфей и Лин поет,
Всех горестей людских унылый гнет
Переплавляя в сладкий мед Гимета.
Давно забыл он свой родной табун,
Давно привык к звучанью лирных струн
Под Фебовой душистой сенью лавра:
Любовью к песне пересилил он
Звериные наклонности кентавра,
Друг смертных и богов — кентавр Хирон!
САЛОМЕЯ
П. Филиповичу
Там левантийский месяц сеет чары,
Волнуя в сердце теплой крови ток,
Там яростно цветет любви цветок,
Там все в крови — и шлемы, и тиары…
Там с высей горных, предвещая кару,
Гремит речей неистовый поток —
Иоканаан! Как взор его жесток!
В его словах — пустыня и пожары!
А Саломея — девочка, дитя,—
Отравою и лезвием шутя,
Хохочет, смерть и мщенье накликая…
Беги от них! Беги туда, поэт,
Где у прибрежных скал, чиста, как свет,
Стройна, как луч, — мечтает Навзикая!
НАВЗИКАЯ
Ты — солнца луч, царевна Навзикая,
Цветок феаков на песке морском!
Тебе убогий странник не знаком,
А море блещет — без конца и края.
Ты властным жестом собираешь стаю
Прислужниц, — в послушании немом
Они стоят, а над твоим челом
Лучистый ореол блестит, играя.
От стрельчатых бровей и белых шей
Уж сам не свой безмолвный Одиссей,
Готов забыть пучину мук и горя.
Чиста, как животворная роса,
Целебным плеском Эллинского моря
Ему смеется светлая Краса.
АЛЕКСАНДРИЯ
Когда мне говорят: Александрия…
Завечерела водная стихия,
Пассатный ветер в парусах ревет,
И темный наш корабль, кренясь, идет
В знакомый порт, к огням Александрии.
Он раздвигает сумерки густые,
Он, как живой, желанной встречи ждет:
Здесь милых Муз веселый хор поет!
О сердце мира! Наша Пиэрия!
Мы знали и степей сарматских зов,
И Фидиевых мраморных богов,
Печаль Сафо и клич сирен призывный,—
Но нас ничто не волновало так,
Как Фарос твой, твой Гептастадий дивный,
Из мрака черного вознесшийся маяк!
ВЕРГИЛИЙ
Мужик из Мантуи, задумчивый, кудрявый,
Он с отроческих лет стихи слагать умел,
Пастуший посох, плуг и медный шлем воспел,
И был вознагражден неслыханною славой.
Он сквозь огонь и дым усобицы кровавой
Увидел пышный век, когда от черных дел
Почил покорный мир, приемля свой удел
Под царственным ярмом божественной державы.
Но все прошло. И Рим, и цезарей дела
Рука истории в гробы поволокла,
Где спят иллюзии, порфиры и короны,
А он доселе жив. И звон его поэм
Нам отзывается рыданьями Дидоны,
Бряцаньем панцирей и всплесками трирем.
САД В ГОГОЛЕВЕ
Столетние над молодым бурьяном
Облокотились вербы на плетень,
Под сенью слив — соломенный курень,
Чудесен мир в дыханье трав медвяном.
Здесь нарастает буйным ураганом
Веселый праздник сел и деревень,
Здесь сельских муз еще витает тень
С прославленной свирелью и тимпаном.