Михайло Драй-Хмара
© Перевод Б. Романов
«Проли́л свой гнев и стих…»
Проли́л свой гнев и стих.
Гремят потоки, яры,
и радуги стожары
сжигают стих.
А он уже в лугах!
С отцом не посчитался
и босиком умчался,
пропал в бегах!
Огни со всех сторон…
Детина лишь нагнется —
в руках звезда займется,—
что это, сон?
Ах, сон тот — вещий звон:
метелица кружится,
а он той песне снится —
как бы вдогон.
МАТЬ
1
Чело в венке бумажном стынет,
крест вощаной зажат в руках,
и брови черные не вскинет,
хоть и улыбка на устах.
Тоскуют васильки и мята.
Витает ладан в синих снах,
и горько-горько, виновато
птенцы щебечут в головах.
2
Погост убогий и ворота,—
ну как увидеть, как обнять?
Попали ноженьки в болота:
весна — и журавли летят.
Не разлучила мать и сына
смерть, что пощады не дает,—
он встал над ней соцветьем крина,
любовь утрат не признает.
«Зажжется ночь и будет с вами…»
Зажжется ночь и будет с вами,
холодно-росные поля,
чтоб слушать, как кипит страстями
и все еще гудит земля…
Во тьме все замерло, стихая!
Прохлада сердце леденит,
и с неба падают, сверкая,
скупые слезы Персеид.
«Под живой голубизною…»
Под живой голубизною
осушает март поля,
и певуча подо мною
покрасневшая земля.
Гроз кровавое дыханье,
топит дождь людей, зверят,—
но из глубей мирозданья
встанет новый Арарат.
И звенят стожарно дуги:
мир убогим хатам! мир!
Пусть никто не тащит, други,
вас в невольничий ясырь!
Ветер пьет ненастья кубки…
Встал ковчег посреди гор,
и, как Ной, я жду голубки,
чтобы выйти на простор!
«Еще все губы камня…»
Еще все губы камня
крыш высоких,
припав, бузу татарскую сосут,
еще безматок в улее гигантском
не ворохнулся:
грузно спит,—
уже
за городом припухлым, хмурым веком
моргает кто-то
и нервно пальцами
по водостокам бьет.
Бульвары.
Прибитый снег застыл —
как застарелый мрамор,
а рядом чернота припала:
провалились раны…
И слезы
(не мои — дубов безмолвных)
лицо и руки окропляют мне.
Незрячие, чего ж вы в плаче?
Пусть грязною дерюгою
покроется дорога,
пусть войлок виснет
вместо синевы,—
но верьте,
скоро, скоро
сюда веселье прилетит
и будет музыка играть,
когда и в хате обветшалой,
и в самом нищенском квартале,
и в каждом месте,
в каждом сердце
взойдут светящиеся розы…
Розвальнями
молчаливо
кожух проехал.
«Зной августовский ослабел…»
Зной августовский ослабел.
И, гарусной напрявши пряжи,
ткач золотом вечерним мажет
полей узорчатых предел.