Читать онлайн "Ой упало солнце: Из украинской поэзии 20–30-х годов" - Сосюра Владимир Николаевич - RuLit

И вдаль, где счастье нас приветит, чиновник не ведет поэта, а, сердцем слушая народ, поэт чиновника ведет.

Вот почему, снеся удары, не славы ради, а любви — я палачам не бил в литавры, народу песни пел свои. …………………………… Как жаль мне Бабеля! Я с ним гулял в Одессе по бульварам в году двадцатом, молодым. Ему «Махно» в двадцать четвертом (я был тогда еще не «тертым»!..) читал… Он, помню, отшатнулся, чело нахмурил, и сидит, и тихо шепчет: «Будет бить…» К нему я сердцем потянулся: О нет, мой Бабель, нет, не я! Не я, не я, не я, не я! Не буду бить, не бил я сроду сынов еврейского народа, ведь я Украйны верный сын! И долго ли мне петь о том, что в сердце вечными огнями, что все плывет перед глазами и кажется мне страшным сном? А память воскрешает драмы, где Моти Гармана лицо залито кровью и слезами… Его вовек нам не забыть. Звучат стоусто его песни. Он в черный день погиб, но жить ему в словесности еврейской и словом Родине служить. ………………………… Не депутат я, не начальник, не академик я, друзья… И лира — все мое богатство. Ее не променяю, братцы, ни на один мундир на свете, ведь я не шляхтич, не эстет и не казенный я поэт. Иду с народом, песня — знамя. Я славен песней — не чинами! Раздайся, колокольный звон… Вам! Вам! Вам! Бим! Бим, бам! бим, бов! Пою и память, и любовь! ……………………… Забыть обиды? Укротить гнев сердца, что во мне кипит? Я не смогу. Так пой, поэт, о тех, кого уж с нами нет… Иван Каляник. Гул времен в его поэзии прекрасной, и солнышко в улыбке ясной — что маков цвет, она со мной — покуда солнце не угаснет. Пришли за ним, вещуя смерть, с женой забрали среди ночи… И вытекли от пули очи, и в бездну устремилась твердь…

Бузько и Леничка Чернов! Звучат мне песен ваших строки. Днепровский, что ушел до срока… Их под покровом тайных гроз обоих сжег туберкулез. Но в декабре или в июле их все равно сожрали б пули, как и Бузько. Красавец был, с густыми черными бровями. В бою жестоком, когда плыл холодный месяц за туманом, он Заболотного пленил и сам такой же пулей был сражен, что била в атамана… Вот палачово воздаянье! ……………………………… Мне подарил родной Донбасс в конце военной смертной ночи как даль морскую — милой очи… В судьбе суровой, что алмаз, сияла драгоценно мне ты, Мария!.. Помнишь, я штиблеты разбил, в галошах выступал? В тот вечер я тебя узнал… Он озарил и взял на крылья тот вечер синий, о Мария! Когда-то в детстве я стоял в притворе храма, слушал хоры. В воображенье рисовал небесный рай, восход Авроры и видеть ангелов мечтал… Я так хотел святым быть, чистым! Но ангел меч вознес лучистый, меня от рая отогнал, мечте подрубывая крылья… Не ты ли ангел тот, Мария! В тот поздний час я дома не был, когда тебя палач позвал к двери открытой… Меркло небо, и в тучах взгляд твой угасал. Доныне черный ветер веет. От мук твоих душа немеет! Тайга и непосильный труд, похлебка, псы, штыки конвоя… Расправа, дикий самосуд — за то, что ты была со мною… …………………………… О, скорбных списков имена! Всех не вместить мне в сей папирус… Но на скрижалях сердца ширясь, вы открываете для нас народа имя. …………………………… Что имена! Они инертны. Когда мы все, мы все бессмертны! Не только люди, но трава, цветы, деревья и светила. Все умирает, а жива любви преемственность и сила. Вам слава, Киев и Москва, и каждому, кто жить достоин… Добра и правды светлый воин с возвышенным — до звезд — челом, идет он шагом миллионным и шлет бессмертным легионам привет свой песней и трудом. ……………………………… О, ветер терпкий украинский, что в сердце и сейчас печет. Я помню день, когда Дубинский — все в шрамах — показал плечо, в отметинах кровавой битвы… Он был червоным казаком. Полынной горечи-обиды мне к горлу подкатился ком, когда с героем я простился. Дождь по окну слезой струился, тускнело солнце в облаках…— и он был в страшных лагерях… ……………………………… Так пой же, сердце, не молчи! Любовью мир переполняя, напомни, песня, о печали, о тех, кого так долго ждали… Услышит пусть меня родная мать-Украина. И навек потомки пусть запоминают героев незабвенных тех… Когда ж остынет сердца пыл и, весь в слезах по всем, умру я, У крайне сердце подарю я, так, как Шопен свое дарил, великой Польше завещая любовь, что без конца и края.

Так пой же, сердце, не молчи! К другому сердцу достучись!