Там, где полегли они за волю,
Бураки теперь для сахзавода.
И довольно слез. Довольно боли.
Дням другим — красивая погода.
Кончено. Заметано. Ни слова.
Спите, коль усталость одолела!
…Тяпка землю раздвигает снова,
А земля с устатку посерела.
«Разминулся со мною сон…»
Разминулся со мною сон.
Время шлюх, галифе и героев…
Кто лег в сквере под сей газон
Перегноем?
Верно, думал: настанет час…
Выше, белые гречи!
Что ж! Шинелька его как раз
И на другие плечи.
Только новый хлястик пришей
И мечтай себе в мире сущем…
Эй!
В грядущем!
«Папирос кому! Папиросы!..»
Папирос кому! Папиросы!
Шлеп да ляп! по луже. Коробок в руках.
Ну а кто не вовсе босый —
Те на рысаках!
На углу, вот тут, впервые
Пролилась за волю кровь…
Запасайте, дорогие,
Хлеба и дров!
Бились, словно львы, матросы!
С ними мой отец!
А нынче — без руки…
Папирос кому! Папиросы!
Спички-сирники…
«Вновь на страницы тень ложится…»
Вновь на страницы тень ложится,
Воруя буквы у очей…
Как незаметно вечер длится,
Склонясь над головой моей!
Я обопрусь о дверь в молчанье,
А там, где город, — степь сквозит…
Печальное воспоминанье
В червленых венах кровь теснит.
Промерзлый путь… Летят тачанки…
И вот душа малым-мала!
А на снегу из чьей-то ранки
Кровь узорочье заплела.
Молчите, грезы и страницы!
Я сущей болью догорел!
…Вновь за окном дома-гробницы
И мертвый отблеск фонарей…
«Сдается, недород не за горой…»
Сдается, недород не за горой:
Земля без снега, а морозец ломит.
Бледнеет слой
На окоеме.
Вечеря тянется — скучна она!
И слов, и пищи — понемножку!
А иногда, сдается, не одна
Рука ко рту несет пустую ложку…
Старик молчит. Не хватит, что ли, слова?
А мысли… мысли все давно вразброд!
Зимою пала пегая корова,
Теперь мякину город отберет!
«Туман стеною. Загудит в лицо…»
Туман стеною. Загудит в лицо
Злой ветер и коням растреплет гривы,
И засквозит вдруг рыжее кольцо
Там, где нырнуло солнце в сумрак сивый.
Вновь моросит. Кожух дождем набряк,
В сон низко клонит отворот кожуха.
Но кони в гору не идут никак —
Тяжелая дорога так разбухла!
Слезаю с воза и одним плечом
Толкаю сзади — ну же, вороные!
Не разберешь, что по лицу течет,
Горячий пот иль капли дождевые…
Что за безлюдье! Слышу голоса…
Нет, это стонет под ногами глина…
А если впрямь она такая вся —
Влюбленная в электростолб краина?
«Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи…»
Я вновь на хуторе. Шумят, как шелк, гаи,
Все усыпляя во дворе и в хате…
И кажется — додуманы твои
Все думки, и играть стихами хватит!
Ну разве что одну вписать в альбом
Без лишних слов и даты, ибо
Стиху и хутору — обоим
Пришла погибель.
«Мужик, близ леса скашивая жито…»
Мужик, близ леса скашивая жито,
Об желтый череп косу зазубрил…
Чья и за что была тут жизнь убита,
Кто, за кого тут голову сложил,
Ему едино…
Тут, на месте боя,
Родится жито тучное, а то,
Что землю сдобрил человек собою,—
Ничто…
Косарь поник над вещью дорогою,
Своей косой, что череп пощербил,
И, череп тот отбросивши ногою,
— Поразбросало вас, — проговорил.
«Нежна сухая линия плеча…»
Нежна сухая линия плеча,
Твоих локтей — по-детски острых,
А уж не раз тайком я замечал:
Глаз интерес, и страх, и слезы
Взрываются вдруг вызовом, и смех
Слетает с уст…
О девушка, ты — женщина!
«Ах, флейты голос над рекою…»
Ах, флейты голос над рекою —
И синий день, и даль, и ты!
Легко со светлою такою,
Как голос флейты над рекою,
Плыть наугад на зов мечты.
Пускай же лодку за водою
В раздолье дня, что синеват.
Неистовство — быть молодою,
Покой — плыть быстрою водою,
Безумие — жить наугад!
«Она спустилась к морю. Кто она…»
Она спустилась к морю. Кто она,
Ей все равно теперь, как этой пене.
…Да и не все ли мы — единство сна
В пустой и мимолетной перемене?
Ленивый жест — и под ноги ложится
Прозрачный венчик — брошенный платок,
И на стебле высоких стройных ног
Цветок тяжелый жарко золотится —
И вся она нетронуто нага!
Спадает вал… Немеют берега.
И снова плеск. И снова все смолкает…
То розовыми пальцами нога
Пучину бирюзовую смиряет.
И открывает лоно ей свое
Величье вод, что всем ветрам открыто,—
Как бы назад приходит Афродита
В тот белый шум, что породил ее.
«Над городом гуси вчера пролетали…»
Над городом гуси вчера пролетали,
Над каменным местом в ночи…
Сжать сердце себе повелел от печали:
Молчи, ты безумно, молчи!