Трудно нести мне времени бремя,
Тоска разрывает мысли мои,
Как буря, швыряется снегом.
Одна снежинка падет на лед,
И ветер гонит ее в далекость,
Другая ложится на берегу
В кованый след копытный,
Разбивается третья о сук.
Трудно нести мне времени бремя.
Я знаю: все умирает.
Цветок в поле.
Дерево в лесу.
Ребенок в городе.
Все умирает, лада моя.
Не в одни двери вводит нас вечер,
Не в одном окне мы приветствуем утро,
И забыл сотворить я сказку.
Пристально я смотрю,
А вижу только видимое,
Только возможное, ой, лада моя.
«Мы уж близко подходили к дому…»
Мы уж близко подходили к дому,
Как промолвил ты, на редкость тихо:
«Рядом с нами кладбище, скажи-ка,—
Не зайдем?» Окутан полудремой,
Согласился я. Прошли в ворота.
Древние деревья с неохотой
Поклонились. Рута полевая
Пахла, над землею проплывая.
Мы свернули, сели недалеко.
Ты курил, молчал, вздыхая трудно.
Было тихо, сонно, беспробудно,
Лишь кузнечик остро где-то цокал.
Ты сказал: «А правда, здесь так славно?
Я с вокзала по дороге к дому,
Чтобы дух перевести, исправно
Захожу сюда… Не быть ли грому?»
Навалилась туч тяжелых груда,
Гром упал в их темные разрывы.
Встал я… Так недалеко отсюда
Ты лежишь теперь под тенью ивы.
«Я помню дождь, и ветра зов…»
Я помню дождь, и ветра зов,
И растревоженность кустов,
И серебристый дальний гром,
И сизый дым на луговом
Просторе под косым дождем.
Орешник в молодом леске
Я осторожно разомкнул,
В тень свежую его шагнул
И на притоптанном песке
Приметил норы диких пчел,
И трепет крыл, и пятна смол.
В воспоминании моем
Тот день — оторванный листок.
В пространстве лета голубом
Склонился детства колосок,
Росою сонной окроплен,
И потонул в дали времен,
Как серебристый дальний гром.
«Как тихо тут; земля и солнце!..»
Как тихо тут; земля и солнце!
Уже орешник неприметно
Светильники свои развесил,
И зеленеет мурава.
Как мирно тут: тебе на локоть
Лягушка плоская вскочила.
В воде озерной лягушата
Лесною заняты игрой.
Прислушайся; там, за горою,
Там, за вершинами дерев,
Лазурь роняет капли света
В разливы пристальной весны.
Побудем тут. Здесь все дороги,
Что землю, занятой любовью,
Приводят к нам, ее питомцам.
Побудем тут наедине.
«Сизый голубь вечерний…»
Сизый голубь вечерний,
Ой же ты, сизый голубь мой!
Слети в гнездо свое,
В гнездо свое темное,
Слети же ты издалека
Из моего ясеневого края.
Сизый голубь вечерний!
Звезды ли не опечалены,
Тихие воды не вспенены?
Цветет ли солнце, тюльпан-солнце,
Раздвигая дуги-ветки
На полянах и на опушках?
Сизый голубь вечерний!
Брызни на меня сон-травой:
Вблизи тюльпан-солнца робость,
Злобу-тоску избыть,
Вблизи тюльпан-солнца, сиз-вечер,
На земле моей шум-ясеневой.
ОГОНЬ
Уложил на стены крыла опаленные
И, как на листке мотылек,
Замер. Пишу в тишине, а он
Наставил ушко свое, слушает,
Как друг, как сподвижник, он любит мой труд.
Со мною дышит, думает со мною
И — только разволнуюсь — содрогается.
Давно минула полночь. Тьма кромешная
Скребет дверной косяк когтями жадными.
Изнемогаю. Друг не знает устали.
Я приближаюсь. Добрый и доверчивый,
Он смерти не подвластен. Я дышу еще.
Земля качнулась. Мгла внезапно грянула.
Упала, словно каменная глыбина.
Погиб он или быстро крылья выпростал
Из-под навалов — и исчез в безвестности?
«Такая красивая хата…»
Такая красивая хата.
Две яблони рядом с нею.
На правой — цвет-первоцвет,
На левой плоды краснеют.
Над хатою — стрелкою дым,
От хаты к стрелке — дорожка.
Утро залито голубым,
Солнце льется в окошко.
Внезапно ребячий крик:
«Ой жук огромный, какие крылья»
Дым — в печь, стежка — в кусты,
Яблони под стрехою скрылись.
Распласталась быстрая тень,
Загудело, как гром из бездны.
Страх! А яблони — в смех:
«Да он же не настоящий — железный!»
«Выбегает в море челн…»
Выбегает в море челн
С выгнутою грудью.
Шапка на челне, как сито,
А под тою шапкой — люди.
Немного — один китаец.
В руках удочка из тростника.
Веют пальмы, снуют бакланы,
На горах голубые снега.
Почему-то невесел китаец.
От удочки мысли его отвлекали.
Выплыл дельфин из моря:
— Китаец, не надо печали.
— Ну как же, не надо печали!
Полосат мой кораблик — мое достоянье,
Сам я молод, и ус мой тонок,
И красно на мне одеянье.
А посмотреть — я невольник,
Хоть с такою статью завидною
Нарисованный на фаянсе
Чьей-то рукою зловредною.
«Ты в сонных покоях мещанки…»
Ты в сонных покоях мещанки
За низким трухлявым окном
Дни свои губишь нещадно,
Склоняясь над низким столом.