Микола Бажан
© Перевод Б. Рахманин
ПРОТИВОГАЗ
Ночь из черных встала дюн.
Лиц темнел в ночи чугун.
Впился в мозг гвоздь дум:
«Когда ж пойдем в последний штурм?»
В мозг вонзился дум гвоздь,
да над окопом стяг в рост,
красный стяг, что дал Коммол,
его не предаст пятый полк.
Седьмой день полк тут живет,
назад нет ходу, нет и вперед.
— Неделю уже стоим вот так.
— Выдержим ли натиск атак?
В блиндаже спросил политком:
— Как нам быть с пятым полком? —
Корчился мукой стиснутый рот:
— Выдержим ли натиск химических рот? —
Рукой политкома остановив,
напрягся внезапно старый начдив,
командирам сказал и сказал бойцам:
— Не шлют респираторов нам.
Тыщу имеем противогазов мы,
а как с остальными быть людьми? —
Захолонуло сердце, как льда ком.
Политком затих. Побледнел политком.
Начроты, сутулясь, понуро встал,
тихо сказал, ломая уста:
— Красноармеец страну не предаст,
За Власть Советов он жизнь отдаст.
Тысяча есть? Пусть же тысяча тут
держит фронт, как держат редут.
Кому ж респираторов не дадут —
в атаку, плечом к плечу, пойдут!
Скажу откровенно за роту мою:
коль гибнуть, то гибнуть удобней в бою.
Утренний в небе задвигался свет,
выпростал день свой костлявый хребет.
Солнце не в небе, оно — на полях,
солнцем пунцовый расправился стяг.
Сотни очей — как сотни ран.
Сотни сердец — как один барабан.
Не было слез, скулы свело.
Только начдив склонил чело.
Плещется кровью стяг за холмом,
первым покинул окоп политком.
И там, где овраги изъели степь,
две тыщи свою развернули цепь.
Харкнул газом навстречу баллон,
дрогнул, попятился чуть батальон,
мысль в оба виска впилась:
«Нет, не спасет нас противогаз».
Прятался полк, он оврагам рад,
стиснули пальцы грани гранат.
На двести шагов — один заряд,
кровью рассветные тучи горят.
Завесой плывет ядовитый иприт,
в овраги вползает, над полем стоит,
сизым снятым молоком
над пятым завис полком.
Двух-трех шагов добежать не смогли,
проклятье вражьему зелью!
Синими лицами в пашню легли,
ногти впиваются в землю.
Окоп остывает, нутро открыв,
вырвал из сердца слова начдив:
— Красноармеец страну не предаст,
за Власть Советов он жизнь отдаст.
Пусть тысячи лягут бойцов на полях —
не пошатнется красный стяг,
красный стяг, что вручил Коммол!..—
Не предал стяг свой пятый полк…
ПЕСНЯ БОЙЦА
Бойцы уезжали, и кони их ржали,
(легко стременами стальными звеня),
а в поле дым горчащий, дымок над полем ржавый,
и с конских губ слюна —
как нитка ковыля.
Отряд бойцов через дубраву вышел,
и кони путь, стуча подковами, нашли,
и в черной тишине бойцам лишь было слышно
бряцанье сабель, вложенных в ножны.
Папахи надвигали аж на очи,
глотали пыль и поля сладкий дух,
и порохом несло от крепких рук рабочих,
и кровью просмердел засаленный кожух.
Вот один наклонился. Я знаю: мечтаешь
про детей, про жену и про дом.
Полюби ж, полюби, товарищ,
семь бронзовых пуль в револьвере своем.
Не спи, боец, под гром орудий,
хоть муж ты чей-то и отец.
Чего же стоить будет
такой боец?
Вы мстители, и ваши рати
несут отмщенья приговор
за изуродованных братьев,
за опозоренных сестер.
Берегите и гордо владейте
суровым именем своим,
именем красногвардейца
и знаменем боевым!
Коль услышишь выстрел вражий —
горизонт родной храня,
не теряй секунды даже,
а с винтовкой — на коня!
По долам, по склонам,
боец, пролетай,
считай патроны,
а ран не считай!
Простор этот серый —
умрешь, не отдашь.
Сожми свое сердце,
раскрой патронташ.
Пусть ветер в очи,
умри — не стой!
И днем, и ночью
из боя в бой.
Команд не ждите!
Кто стал — пристрели!
Саблей кроите
ветры земли.
И мы бы страх смерти смогли превозмочь
за уголь, за черного хлеба ломоть,
за черные руки в мозолях
мы дважды погибнуть не прочь.
СТРОЕНИЯ
I
СОБОР
В холмах, вдали от суетного мира,
звучит колонна, как гобоя звук,
звучит собор гранитным Dies irae,
как оратория голодных тел и рук.
Готический огонь, немые песнопенья,
стал пеплом веры сей старинный храм,
и вознеслись юродски к небесам
крутые башенки — перстов прикосновенья.
Руками обними холодный камень века
и вознеси, в конце концов,
ты сердце собственное кверху
на пиках каменных зубцов,
чтобы в бойницы, как в глаза,
оно взглянуло
и, как звон сухой, забилось.
И тень от башни упадет, грозя,
чтоб век мгновенье это не забылось.
И станет кандалами слово,
на сердце тяжкий положив узор.
Железом,
пламенем,
елеем,
кровью
кован
сказ чернокнижный про собор,
как верой исстрадавшейся людской,
в зубовном скрежете
и в скрежете гранита,
предсмертной песней
и отчаянной тоской,
чтоб возвышаться сановито,
возник собор во славу феодала,
оплотом веры,
смыслом для людей,—
и на литые блюда площадей
бесстрастный звон упал устало,
как медный шаг, как благовеста шаг.
Так в дряхлых католических руках
бренчат осколки ароматного сандала.