Где храм звенел — развалин груды.
Повсюду заросли и вонь.
Иконы растащили люди,
В лампадах не горит огонь.
И боль в глазах от этой дали.
Ищу, с кем душу отвести.
Все серо. Небо в душной хмари.
Вой ветра — скорбный стон в груди.
«Как мне дойти до края поля…»
Как мне дойти до края поля,
Вдохнуть зеленой красоты
И, позабыв недугов боли,
Взглянуть на темные кресты.
Услышать реквием трембиты —
Хранительницу доли гор,
И над могилами забытых
Луною высветить простор.
Пить терпкий плач влюбленным ухом,
Прижать к груди зарю сильней
И крепнуть мужеством и духом
Земли родимой, как Антей.
Чтоб превозмочь невзгоды смело,
Тревоги, грозы пережить,
Чтоб из глаз Каина сумел я
Слез покаяния добыть.
Прийти, обнять родного брата,
Освободить себя от пут,
Собрать все муки, все проклятья
И отнести на Божий суд.
«Поразметали бури, громы…»
Поразметали бури, громы
Нас по дорогам разных стран.
Тоскливо окнами хоромы
Глядят, как буйствует бурьян.
Гей! Гей!
Никто не знает, сколько боли
В сердцах усталых проросло.
Да, потрепало наши доли,
А счастье в сны лишь занесло.
Гей! Гей!
К забору не падем под небом,
Глотая пьяную печаль.
Кидают богачи нам с хлебом
Насмешки, брань… О, как их жаль!
Гей! Гей!
Года мы носим за плечами
В мешках и продолжаем жить.
Нет, мы не сделались рабами —
И вольными не смеем быть.
Гей! Гей!
«Уши опустивши, смиренно хвост поджав…»
Уши опустивши, смиренно хвост поджав,
Ко всем мы ластимся при встречах на дороге,
Юлим мы перед теми, кто: тю, тю! — сказав,—
Даже тогда, когда нас обругают строго.
Храним и день и ночь хозяйское добро,
Облаиваем всех, кто подойдет поближе.
Лелеем рабское пятно, как гусь перо.
Нас крутит жизнь в кольцо, сгибает ниже, ниже.
Мы, как собаки, рады кости панских ласк.
Скулим порой, что жизни путь у нас не близкий.
Но снимут с кола плеть — и в теле дрожи пляс,
Покорны вновь, как псы, и кланяемся низко.
Бывает, снятся нам весенние поля,
Но с поводка нас почему-то не спускают.
Мы и не против, нет… Мы лишь глядим, моля:
За что же люди нас медведями считают?
CODA[19]
Кричите вы, что в песенном моем надрыве
Нет жизни, есть лишь плесенная гниль гробов.
Что на своей постылой, чуждой людям лире
Я воспеваю только стон и плач рабов.
Но я — сын времени. Боль моего народа,
Скорбь гневная его и дум усталых гуд
Звучат в моей душе сильнее год от года,
И песнь моя — их справедливый суд.
И я клянусь, покуда сердце бьется, буду
Не только в ожиданьях розовых мечтать —
Нет, нет! — я честным словом праведным повсюду
В бой за святое дело не устану звать.
И не учите вы, что петь мне подобает
И с кем я должен продолжать свой трудный путь.
Кругом кромешный мрак. Но сердце точно знает.
С кем надлежит мне быть…
Гнев — разрывает грудь!
«Вы видели тот край, где царствует неволя?..»
Kennst du das Land?..[20]
Вы видели тот край, где царствует неволя?
Окутала народ обманом слепота.
Под крышей хилых изб ютится злая доля
И бьется крик людской: куда идти, куда?
Вы знаете ли этот забытый миром край?
Вы видели тот край, где смех и голос скорби,
Безумствуя, в слезах танцует на гробах,
Где свет — являет грех, народ бесчестьем горбит,
Где отчуждение, страх застыли на губах?
Вы знаете ли этот забытый богом край?
Вы видели тот край, где в облаках годами
Украдкой ходит солнце на тоненьких лучах,
Где зависти толпа пророков бьет камнями
И, буйствуя, богов ниспровергает в прах?
Вы знаете ли этот покрытый смрадом край?
Вы видели тот край, где ненависть в почете,
Где все живут в грязи, друг к другу охладев,
Где блеска красоты вы просто не найдете,
Где к милосердью клич встречает дикий гнев?
Вы знаете ли этот пропащий, бедный край?
Вы видели тот край, где водопадом тризна
Шумит, простой народ дурит страшней вина,
Где возмущенья взрыв — лишь белой пены риза?
Вы знаете, где эта треклятая страна?
О, это же моя забитая Отчизна!
ШЕВЧЕНКОВСКИЙ ПРАЗДНИК
Зал в свете канделябр. Все в пестроте цветов.
Тараса на руках сквозь зал несут из ложи.
Под ним сиянье лиц и море голосов.
Лихое декольте и строгий фрак… О, Боже!
Пришли Шопен и Григ. Здороваются с ним.
Сей праздник здесь собрал любимчиков салонов.
Стоит он между них, счастливым и немым,
Но мысленно он там — средь публики балконов.
Приветствует его оркестр и народ.
Тарас — в кругу великих украинских сынов!
Глядит на все шутя, кривит улыбкой рот:
«О, как же очутился я средь таких панов?»
А вдруг бы правда ты пришел сюда, поэт!
Ты всех любимей нам — но это лишь сладкий сон,
К тебе не подбежит задиристый эстет
И не поправит фрака, не скажет в нос: «Pardon».
Их поразил бы всех твой старенький кожух,
Вид грубоватых рук, мужицкие манеры.
Они враз закричали б: ты — вредней холеры!
И вновь загнали б в гроб… Им надобен — твой дух!