Часами в снах лелею твои глаза и губы.
О! как мила их сладость в тиши глубокой ночи!
О! как, моя родная, твои касанья любы!
Про это знает только лишь стужа черной ночи.
«Я вижу, как сейчас, веселый шумный зал…»
Я вижу, как сейчас, веселый шумный зал
И слышу голоса и нежный шелест шелка.
Под ярким светом ламп с тобой я танцевал,
И мы, кружась, тогда болтали без умолка.
Та музыка звучит во мне и по сей час…
Все помню, все храню и лишь одно жалею:
Что дрожь руки твоей, огонь счастливых глаз
Не смел прервать словами: «Будь, о будь моею!»
«Я знаю, в жизни нам не по пути с тобою…»
Я знаю, в жизни нам не по пути с тобою,
И не делить нам больше счастье звездной ночи.
А впрочем, только я свое признанье скрою,
Что за тобою следом ходят мои очи…
Как тайных бубенцов серебряные звуки,
Мне не поймать твой робкий стан рукою,
Не высветить тебе мои святые муки.
Я знаю, в жизни нам не по пути с тобою.
ЛУННАЯ СОНАТА
Когда в полутьме смерть крылья расправит
И дом мой заполнят длинные тени,
Ты приходи, взгляд твой горе расплавит
И сердце взволнует благом весенним.
Розы украсят божественным чудом
Волосы — солнцу подобной дугою.
В милых глазах, за розовым гудом,
Песня дрожит серебристой росою.
Ты осторожно и молча присядешь,
Скромно уронишь в меня свои очи.
Белым цветком на груди запылаешь —
Пока не погаснут лунные ночи.
Вновь позовешь в сладкий сон озаренья
Солнцу навстречу, под золото неба…
Откуда же эта грусть у прозренья,
Грусть, будто шорох, что ветер доносит
Синью вечерней от сонного моря…
И снова на струны — покрыты ржою —
Кладу потихоньку белые руки.
И слышу песню…
Люблю я тебя. Живу лишь тобою.
В тебе говорит печаль вековая,
В тебе говорит свет зорь над горою,
Багровым закатом, как кровью, пылая.
Люблю я тебя, как шепот природы,
Как дали степей, покрытых снегами,
Люблю я тебя, как час непогоды,
Люблю я тебя!..
………………………
И все ж, когда смерть крылья расправит
И дом мой заполнят мрачные тени,
Ты приходи, взгляд твой горе расплавит
И сердце взволнует благом весенним.
Ты осторожно и молча присядешь,
С печальной усмешкой посмотришь в очи.
Белым цветком на груди запылаешь —
Пока не погаснут лунные ночи…
ПОЛУСВЕТ
Свободы тень — мечта моей печали,
Крик сердца — тихо в комнату вошла
И, где лежала безнадежность дали,
Все алыми цветами убрала.
Понурая — свет с солнечной игрою,
Что тонет в мгле осенней серебром —
Ушла… И панихидною тоскою
Лихая доля стонет о былом.
В КАЗАРМЕ
Бродит по темной казарме вечер,
Неслышно ступает, трется о стены.
От фонаря, что качает ветер,
Бегают длинные нервные тени.
А в уголке — солдаты у печки.
Ведут беседу — предвестницу грома,
Гневный огонь их ярче свечки,
О письмах, что не приходят из дома,
О близких своих (томятся в неволе),
О том, как ночами мучают раны,
О тех, недавно зарытых в поле,
Про милый Чертков, Бугач, Бережани.
ГДЕ ШЛИ БОИ
Далеко, но не в сказке,
Где травы зло растут,
В дикой прибрежной ряске
Дремлет забытый пруд.
Запахом сгнившей тины
Пахнет его вода.
Месяц в дремотной сини
Плавает иногда.
Когда же в день весенний
Гаснут зори в волнах,
Встают убитых тени,
Кресты держа в руках.
ПОДСЛУШАННОЕ ОТКРОВЕНИЕ
Пришла, села за стол
Боль моя, хмуря бровь.
Сказала, как же, мол,
Ты оставил свой кров.
Ответил: был пожар,
Дотла сгорел мой дом.
Жестоких смерчей жар
Сжигал тучи огнем.
От этой беды там
Осталось восемь хат.
Страшно! Я видел сам,
Как погиб родной брат.
Сказала боль:
Постой!
Ткешь наивный ответ.
Кто бросил край родной,
Тому и веры нет!
ИВАНУ
Иван без рода, Иван без племени,
Скажи, как прожил век, где был и что видал?
В снегах студеных и в жаркой зелени —
Как раб работал ты, а славу кто забрал?
На сербских зорях потерял ты силы,
А на волынской глине нажил себе горб.
В родном Подолье брошены в могилы
Все твои родичи — твоя любовь и скорбь.
Стоят устало, седы от времени,
Твои свидетели: березы, тополя.
Иван без рода, Иван без племени,
Как раб работал ты, а слава где твоя?
«ОЙ, НЕ ХОДИ, ГРИЦ…»
На сцене умер Гриц… Ходил по залу страх.
Казалось, и моя душа упала ниц.
И щеки, и глаза — в сочувственных слезах.
Немая тишина… Лежал на сцене Гриц.
Я в свете фонарей увидел муки рук,
На бледноте лица дрожала тень ресниц.
Он не был мне знаком: он мне ни сват, ни друг.
Я на игру смотрел, как умирал наш Гриц.
Его мне стало жаль. Да и себя мне жаль:
Когда я упаду у пропасти своей,
Не будет ни хлопков, ни безутешных слез.