Выбрать главу
Часами в снах лелею твои глаза и губы. О! как мила их сладость в тиши глубокой ночи! О! как, моя родная, твои касанья любы! Про это знает только лишь стужа черной ночи.

«Я вижу, как сейчас, веселый шумный зал…»

Я вижу, как сейчас, веселый шумный зал И слышу голоса и нежный шелест шелка. Под ярким светом ламп с тобой я танцевал, И мы, кружась, тогда болтали без умолка.
Та музыка звучит во мне и по сей час… Все помню, все храню и лишь одно жалею: Что дрожь руки твоей, огонь счастливых глаз Не смел прервать словами: «Будь, о будь моею!»

«Я знаю, в жизни нам не по пути с тобою…»

Я знаю, в жизни нам не по пути с тобою, И не делить нам больше счастье звездной ночи. А впрочем, только я свое признанье скрою, Что за тобою следом ходят мои очи…
Как тайных бубенцов серебряные звуки, Мне не поймать твой робкий стан рукою, Не высветить тебе мои святые муки. Я знаю, в жизни нам не по пути с тобою.

ЛУННАЯ СОНАТА

Когда в полутьме смерть крылья расправит И дом мой заполнят длинные тени, Ты приходи, взгляд твой горе расплавит И сердце взволнует благом весенним.
Розы украсят божественным чудом Волосы — солнцу подобной дугою. В милых глазах, за розовым гудом, Песня дрожит серебристой росою.
Ты осторожно и молча присядешь, Скромно уронишь в меня свои очи. Белым цветком на груди запылаешь — Пока не погаснут лунные ночи.
Вновь позовешь в сладкий сон озаренья Солнцу навстречу, под золото неба… Откуда же эта грусть у прозренья, Грусть, будто шорох, что ветер доносит Синью вечерней от сонного моря…
И снова на струны — покрыты ржою — Кладу потихоньку белые руки. И слышу песню…
Люблю я тебя. Живу лишь тобою. В тебе говорит печаль вековая, В тебе говорит свет зорь над горою, Багровым закатом, как кровью, пылая.
Люблю я тебя, как шепот природы, Как дали степей, покрытых снегами, Люблю я тебя, как час непогоды, Люблю я тебя!..
 ………………………
И все ж, когда смерть крылья расправит И дом мой заполнят мрачные тени, Ты приходи, взгляд твой горе расплавит И сердце взволнует благом весенним.
Ты осторожно и молча присядешь, С печальной усмешкой посмотришь в очи. Белым цветком на груди запылаешь — Пока не погаснут лунные ночи…

ПОЛУСВЕТ

Свободы тень — мечта моей печали, Крик сердца — тихо в комнату вошла И, где лежала безнадежность дали, Все алыми цветами убрала.
Понурая — свет с солнечной игрою, Что тонет в мгле осенней серебром — Ушла… И панихидною тоскою Лихая доля стонет о былом.

В КАЗАРМЕ

Бродит по темной казарме вечер, Неслышно ступает, трется о стены. От фонаря, что качает ветер, Бегают длинные нервные тени.
А в уголке — солдаты у печки. Ведут беседу — предвестницу грома, Гневный огонь их ярче свечки, О письмах, что не приходят из дома,
О близких своих (томятся в неволе), О том, как ночами мучают раны, О тех, недавно зарытых в поле, Про милый Чертков, Бугач, Бережани.

ГДЕ ШЛИ БОИ

Далеко, но не в сказке, Где травы зло растут, В дикой прибрежной ряске Дремлет забытый пруд.
Запахом сгнившей тины Пахнет его вода. Месяц в дремотной сини Плавает иногда.
Когда же в день весенний Гаснут зори в волнах, Встают убитых тени, Кресты держа в руках.

ПОДСЛУШАННОЕ ОТКРОВЕНИЕ

Пришла, села за стол Боль моя, хмуря бровь. Сказала, как же, мол, Ты оставил свой кров.
Ответил: был пожар, Дотла сгорел мой дом. Жестоких смерчей жар Сжигал тучи огнем.
От этой беды там Осталось восемь хат. Страшно! Я видел сам, Как погиб родной брат.
Сказала боль: Постой! Ткешь наивный ответ. Кто бросил край родной, Тому и веры нет!

ИВАНУ

Иван без рода, Иван без племени, Скажи, как прожил век, где был и что видал? В снегах студеных и в жаркой зелени — Как раб работал ты, а славу кто забрал?
На сербских зорях потерял ты силы, А на волынской глине нажил себе горб. В родном Подолье брошены в могилы Все твои родичи — твоя любовь и скорбь.
Стоят устало, седы от времени, Твои свидетели: березы, тополя. Иван без рода, Иван без племени, Как раб работал ты, а слава где твоя?
Отец в петле погиб — не вынес доли. А ты, скажи, за что страдал: für Kaiser… Land?[22] Вам дали всем одни могилы в поле И надпись красочною: «Name unbekannt»[23]

«ОЙ, НЕ ХОДИ, ГРИЦ…»

На сцене умер Гриц… Ходил по залу страх. Казалось, и моя душа упала ниц. И щеки, и глаза — в сочувственных слезах. Немая тишина… Лежал на сцене Гриц.
Я в свете фонарей увидел муки рук, На бледноте лица дрожала тень ресниц. Он не был мне знаком: он мне ни сват, ни друг. Я на игру смотрел, как умирал наш Гриц.
Его мне стало жаль. Да и себя мне жаль: Когда я упаду у пропасти своей, Не будет ни хлопков, ни безутешных слез.
вернуться

22

За кайзера — родину? (нем.).

вернуться

23

Имя неизвестно (нем.).