Медленно, всем видом показывая, что уступает исключительно авторитету командира, но поругания ценного инвентаря не допустит, Бизо достал заветный сундучок с декоктами и отомкнул замочек. Рыжая внимательно осмотрела несколько рядов разномастных бутылочек в деревянных сотах, выложенных соломой. В основном пустых - большую часть инвентаря алхимик в этом походе уже использовал. Затем взяла и понюхала каждую, чуть вытягивая пробку, ровно настолько, чтобы тончайшая струйка запаха просочилась наружу. Видимо медичка чувствовала нервозность Бизо и старалась без нужды не обострять. Алхимик, несмотря на явную антипатию к ведьме, такой подход оценил и сам не дал рыжей нюхнуть последнюю круглую склянку 'зеленого тумана'. Отобрал и состроил страшную рожу, качая головой.
Наконец ведьма, кажется, нашла искомое. Выбор ее оказался интересен и непонятен - склянка с 'мертвой водой' из троекратно перегнанного вина. На этой микстуре Бизо настаивал некоторые травы, наливал стопку с перцем для лечения простуды и просто добавлял в пиво или простое вино для пущей крепости. Ведьма так же попробовала каплю на язык, затем, видать для верности, отпила крошечный глоток, жмурясь и закашлявшись. Посмотрела на алхимика с немым вопросом. Дескать, можно? После некоторого колебания Бизо кивнул. 'Вода' была дорогой, однако не чрезмерно, такую трату бригада могла себе позволить.
Но применила ведьма микстуру не на Кодуре, а для начала на себе. Закатав рукав смешной куртки, она несколько раз глубоко вдохнула и, крепко сжав челюсти, плеснула на широкий порез. Бизо невольно охнул - он то знал, как действуют такие штуки, попадая на царапины, а то и просто неприкрытую кожу. Конечно не кислота и не 'туман', но мало не покажется. Ведьма зашипела как злая кошка и затанцевала на месте, крутясь, как плясун на ярмарке, еще и припрыгивая. А затем, когда боль немного отпустила - повторила изуверскую процедуру.
- Хорошая задумка, - подумал вслух Сантели. - Можно врагов пытать.
Теперь становилось ясно, что задумала незваная лекарша, которая, скорее всего, лекаршей не была. Выглядело это жутко, но ... в общем пока она творила вещи скорее полезные. Бригадир вытащил из-за пояса перчатку и положил на лицо Кодуре. Кай криво усмехнулся и, поняв все без слов, крепко взялся за лубок.
И ведьма опрокинула склянку прямо на рану .
Кодуре пришел в себя мгновенно и, по-видимому, решил, что попал в ад. Рвущийся из его глотки вой Сантели приглушил перчаткой - незачем было сообщать всей округе, что здесь люди. Кай был самым сильным в бригаде, но даже он с трудом удерживал бьющегося в судорогах боли страдальца. А рыжую вообще отбросило в сторону, несмотря на ее рост. Сантели наступил коленом на грудь раненого и расчетливо ударил его в лоб рукоятью кинжала. Помогло. Вопль тихо угас, глаза Кодуре закатились, и он обмяк в беспамятстве.
- Это не лечение, это изуверство какое-то... - пробормотал Бизо, но Сантели был уверен, что алхимик все в точности запомнил. Зачем рыжая лила в рану 'мертвую воду' - непонятно, но судя по лубку и общей решительности, она определенно знала, что делает. Хотя учитывая состояние Кодуре, ему уж точно ничего повредить сверх имеющегося уже не могло.
Остатки "мертвой воды" лекарша вылила на тряпицу и замотала рану, стараясь не затягивать узлы до упора, чтобы повязка легла достаточно свободно.
Лена сделала все, что было в ее силах, и встала напротив вожака. Руку, политую спиртом (хотя, наверное, правильнее было бы назвать это самогоном), немилосердно рвало когтями острой боли. Казалось, запястье режут раскаленной бритвой. Ноги тряслись, с трудом удерживая девушку. Руки тоже, и от усталости, и от нервов. Все-таки иммобилизовать перелом бедренной кости по памяти, без всякой практики - занятие не для слабых. А пытаясь по мере сил продезинфицировать рану, Елена вообще ожидала, что сейчас ее начнут убивать за издевательство над товарищем. Получается, надо поблагодарить стремное 'котэ', без его когтей не получилось бы так убедительно показать, что она не пытает беднягу.
Бородатый опять же молчал и смотрел на нее, почти в упор. Это был очень внимательный взгляд умного и смертельно опасного человека. В нем не было ни злости, ни насмешки, в общем, ничего такого, чего следовало бы опасаться. Вожак просто смотрел как высшее существо, абсолютно уверенное в своем праве решать судьбу других людей. И если раньше он, кажется, сам немного побаивался чужачку, то сейчас явно относился к ней свысока. Лене очень не нравилось, что кто-то смотрит на нее свысока, пусть и не в физическом плане, особенно мужчина. Очень не нравилось, что ее оценивают, как свинью на рынке, подбивая баланс пользы и расходов - а это отчетливо читалось в умных цепких глазах бородача. Не нравилась перспектива остаться одной среди банды явных отморозков при оружии, привычных к насилию.
Только вот альтернативой ублюдкам была пустошь, покрытая серой травой, с кривыми серыми деревьями, населенная кошмарными тварями. И даже могилы здесь надо было защищать решетками, непонятно от кого - грабителей или того, кто упокоен под каменной плитой. Поэтому Лена изо всех сил старалась держаться прямо, и открыто смотреть в лицо вожаку. Не взгляд во взгляд, это было выше ее сил. Но по крайней мере и не опускать глаза, как покорная овца. Девушка инстинктивно чувствовала, что именно эти секунды по-настоящему решают ее судьбу.
Бородач криво усмехнулся, стукнул перчаткой, которой затыкал рот раненому, по собственной руке, словно выбивая из нее пыль. Снова усмехнулся и махнул перчаткой в сторону телеги.
Глава VI
И они пошли дальше...
В представлении Лены лихие люди в опасных землях должны были гарцевать на бодрых лошадках, сверкая оружием. Однако лошадь у местных была только одна, хотя и ухоженная на вид. Ее не шибко погоняли и не позволяли жрать траву из-под копыт, отсыпая из мешка корм, кажется овес. Телега была заставлена грубо сколоченными ящиками и бочками, связками факелов и еще какой-то снастью, поверх которой расположилась небрежно брошенная рогожа, поверх которой в свою очередь лежал раненый со сломанной ногой. Правил повозкой толстяк в шляпе, похожий на местного колдуна. Точнее он восседал с важным видом на облучке, поскольку лошадь по большей части сама ступала вслед за вожаком. Все прочие топали пешком и, кажется, ждали того же от Лены, как само собой разумеющегося. Идти было тяжело, ноги болели, а икры казались деревянными, но девушка не жаловалась, рассудив, что пока шагается, а там будет видно.
При этом она исподтишка разглядывала попутчиков, а они вполне открыто разглядывали ее, негромко переговариваясь на своем птичьем языке. За исключением брюнетки с шилом на древке, взгляды были скорее заинтересованными. С легкой ноткой подозрения, но скорее по привычке, нежели от конкретных претензий. А вот темноволосая воительница косилась все так же зло, и каждый раз Лену пробирал морозец. Во взгляде женщины отчетливо читалось, что будь ее воля, отточенное шило давно пошло бы в ход.
Солнце карабкалось вверх по небосводу. От попутчиков ощутимо пахло, как и должно пахнуть от людей, которые самое меньшее дня три-четыре не мылись и не снимали, по крайней мере, одежду, а может и доспехи. Скрипела кожа панциря, что на воительнице. Изредка негромко лязгал металл. Упырь с полуоткрытым ртом так и не убрал меч, примостив его на плече острием вверх и поддерживая за рукоять. Клинок тихонько скрипел о кольчужную пелерину, и звук неприятно отзывался в ушах примерно так же, как скрежет иголки по стеклу. Вблизи боец казался еще более страшным, но уже не слабоумным. Взгляд у него был не пустой, а скорее расфокусированный, озирающий все окружающее разом, как широкоугольный объектив.
Неожиданно упырь с мечом обратился к Лене. Девушка снова не поняла ни слова и понуро развела руками, качая головой. Однако про себя отметила, что на сей раз слова звучали несколько по-иному, с картавым растянутым 'р' и смягченными гласными. Кажется, то был другой диалект или даже язык, но из той же группы. И, похоже, воин не мог дышать носом, чем видимо и объяснялся его вечно приоткрытый рот.