Зейдлиц заржал — браво так, по уставу.
— Ищи о роботе Максе, — посоветовал Шеф. — Если так не помнишь.
А ведь мог бы и вспомнить. Память дырявая.
— Его позвать? — спросил Зейдлиц. — Где-то рядом бродит.
— А память ему починили?
Зейдлицу пришлось заняться выяснением состояния здоровья робота Макса. Макс был в порядке, но память потерял до первого мая включительно — в этот день ему заново заполнили мозги.
— Пусть катится, — через Зейдлица послал Шеф Макса, приехавшего на допрос.
Доставили записи и список пассажиров. Пятнадцать камер, триста шестьдесят часов, сотни и сотни людей. После этого просмотра Шеф полгода не включал телевизор.
— Кого ищем? — спросил я.
— Того, с кем встречался Харриган.
— А конкретней?
— Неужели не ясно: робот видел кого-то, с кем Харрган встречался в каютах для отдыха экипажей. Роботы запоминают все, что видят. Харригана это не устраивало, и он стер роботу память.
— Гениально! Садитесь, господин полковник, где вам удобней. Будем смотреть.
Зейдлиц, сославшись на дела, отказался.
— Я доверяю ваше наблюдательности, — сказал он и ушел.
Оставшись с боссом наедине, я спросил:
— Шеф, можно вопрос?
— С каких это пор ты спрашиваешь разрешения?
— Он касается вас лично.
— Ну?
— Шеф, вы так упорно стояли на том, что сейфы «Монблана» непреступны, что мне вдруг взбрело в голову, будто виной тому не авторитет Отто Гугенгейма. Для вас ведь никогда не существовало авторитетов. Но вы до определенных пор сохраняете лояльность по отношению к тем, кто оплачивает расследование. Я говорю сейчас не о ФСО, а о производителях сейфов, к которым вы отказались обратиться в начале расследования…
Шеф позеленел, потом выдавил:
— Поскольку вопроса я так и не услышал, то и отвечать не намерен. Дели записи и иди смотреть.
Мы поделили записи пополам и стали смотреть — каждый в своей каюте. Начали, естественно, с тех камер, что находились ближе к каютам отдыха.
Через три часа ко мне зашел Зейдлиц и сказал, чтобы я прекратил валять дурака. Программа распознавания образов уже просмотрела все записи, и оставила от каждого человека по одному снимку — наиболее удачному. Мне же остается только просмотреть снимки. Оставив кристаллозапись со снимками, Зейдлиц ушел. Я убедился, что иногда программа выдавала по два снимка на одного человека — анфас и со спины, например, — но зато никого не пропускала. Это была очень умная и предусмотрительная программа.
Проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечо. Перед глазами мерцал экран с изображением важного господина с попугаем в клетке. Рядом находился укрупненный снимок попугая.
— Зейдлиц отдал тебе снимки? — спросил Шеф.
— Угу.
— Хорошо. Я боялся, что он забыл.
«Я боялся, что ты уснул», — подразумевал он на самом деле.
В полпятого утра, перебирая снимки по второму разу, я не отличил попугая от его престарелого хозяина. В целом просмотр не дал ровным счетом ничего. Все, кого я узнал, являлись либо служащими Терминала, либо пилотами, либо сотрудниками фирм, имевших на Терминале свои офисы. Вряд ли Харриган амнезировал робота Макса за то, что тот застукал его с кем-то из местных. Макс видел Харригана с каким-то пассажиром, который не должен был находиться на третьей палубе Терминала. Но никого из пассажиров, посетивших Терминал Хармаса 16-ого апреля, я не узнал.
21. Сон разума побуждает к решительным действиям
Без чего-то восемь зазвонил интерком. Трубка висела на стене возле двери, метрах в трех от подушки, на которой лежала моя голова, ненавидевшая утренний трезвон интеркомов. Я поискал взглядом какой-нибудь предмет, чтобы метнуть им в кнопку громкой связи. Комлог был слишком тяжел и мог повредить интерком, пустая банка из-под колы, наоборот, — слишком легка и потому неустойчива в полете. Интерком продолжал трезвонить, и я кинул в него подушкой. Трубка упала, громкая связь, разумеется, не включилась. По голосу, доносившемуся из трубки, я узнал Зейдлица, хотя и не разобрал ни единого слова. Пришлось встать и поднять трубку.
— Ты зачем трубками швыряешься?! — заорал он.
— Не орите, я ее уже поднял. Слышу прекрасно.
— Нибелинмуса не видел?
— Вы имеете в виду во сне?
— Понятно. — Его голос был серьезен. — А Мартина?
Я отнял трубку и крикнул в сторону:
— Дин, дорогуша, тебя босс спрашивает. — Затем в трубку: — Он в душе. Что передать?
Там уже шли короткие гудки.
Кого еще они за ночь потеряли? — раздумывал я, натягивая штаны. Позвонил Шефу. Сонным голосом он прорычал, что Нибелинмус и Мартин куда-то пропали, комнаты физиков заперты, их собираются взламывать.
Пропустить такого я не мог.
Зейдлиц и двое его подручных стояли у двери в каюту Нибелинмуса. Они решали, чем ломать дверь. Я предложил позвать завхоза. У него есть универсальный ключ.
— Это наше внутреннее дело, — возразил Зейдлиц. — Ломайте!
Один из подручных поднял бластер и переключил его в постоянный низкоэнергетический режим.
— Помоги, — приказал мне Шеф. Он только что подошел.
— Справится, — отмахнулся Зейдлиц.
— Он не об этом, — сказал я.
— А о чем?
Вместо ответа я попросил ДАГАРца с бластером отойти в сторону и достал собственный универсальный сканер-ключ — детище нашей лаборатории спецтехники.
— Вот об этом.
Сканер-ключ справился с дверью за пятнадцать секунд.
— Вам такой подарить? — осведомился Шеф у полковника.
В каюте никого не было. Я осмотрел кровать и убедился, что в эту ночь в ней не спали. Вещи физика находились на месте. Всей толпой мы переместились к каюте Мартина. Сканер-ключ снова справился с задачей. Зейдлиц ворвался в каюту первым.