В огромной домашней библиотеке художника весь Толстой — и старые и новые издания сочинений. Он берет книгу в коричневом переплете и, полистав ее, зачитывает воспоминания одного из современников Толстого:
«Гулял Лев Николаевич почти всегда один — пешком или верхом на лошади… Эти часы уединения, общения с природой служили для него вместе с тем временем, когда он усиленно сосредотачивался в самом себе для того, чтобы в течение всего последующего дня держаться на уровне духовной высоты…»[1]
— Вот какой опорой была для Толстого родная природа! — гордо, с завистливым восторгом восклицает Федор Иванович.
«Читая» яснополянские пейзажи Козелкова, мы как бы снова приобщаемся к гениальному делу Толстого, но уже не через его книги, а через одухотворенные, прочувствованные живописцем образы родной природы, окружавшей великого писателя при жизни, «врачевавшей» и «волшебной властью» возвышавшей его душу.
Попытки запечатлеть, поэтически осмыслить места, связанные с биографией Толстого, — это и предлог для утверждения художником Федором Козелковым собственных творческих принципов. Они глубоко созвучны традиционным мотивам русского пейзажа, толстовскому пониманию реалистической живописи и литературы в целом. Известно, с каким гневным презрением относился Толстой ко всему искусственному, ложному в творчестве, как горячо и мощно жила в нем здоровая потребность правды и глубокой простоты.
«Настоящее искусство не нуждается в украшениях», оно «должно быть доступно всем, а в особенности тем, во имя которых оно делается», — считал великий писатель. И Федор Козелков учится у Толстого постижению правды, ему чужды формалистские ухищрения «модников от палитры», которые ищут любые способы, чтобы доказать свою индивидуальность, пишут картины-загадки, пейзажи-ребусы, понятные-де лишь избранным эстетам. Но не сказал ли Р. Кент, что «нарочитое стремление к индивидуальности так же бесцельно, как попытка поднять себя за шнурки собственных ботинок».
Пейзажи Федора Козелкова не преподносят загадок. Послушный ученик природы, верный ей и себе, Козелков лирически повествователен, в его картинах трогают элегическая задушевность, самобытное прочтение образа русской природы. В них — подлинная любовь к жизни. А в любви, если она настоящая, не бывает, не может быть стандарта. В ней всегда свежесть и новизна.
С особым благоговением и проникновенностью пишет Федор Козелков места, связанные с именем Пушкина. Известно, что село Михайловское — «пустынный уголок, приют спокойствия, трудов и вдохновенья» — вошло в судьбу А. С. Пушкина лучшими его строками. В разные времена года приезжает сюда художник, чтобы уловить, запечатлеть разные состояния природы Михайловского, Пушкинских гор, их своеобразную красоту.
Михайловские пейзажи — это и повод рассказать о своей любви к поэту, понять и осмыслить органическую связь Пушкина-гражданина, Пушкина-поэта с родной природой, с народом.
Нельзя не заметить, что пушкинские места России чаще всего запечатлены художником в их осеннем или осенне-зимнем убранстве, тем самым пейзажист разделяет известные симпатии поэта именно к этому времени года, когда А. С. Пушкину особенно много и плодотворно работалось, когда он с восхищением признавался:
Иные краски, иное настроение в пейзажах Орловщины, в частности Спасского-Лутовинова — колыбели таланта Ивана Сергеевича Тургенева. Пейзажи написаны не только под впечатлением произведений прекраснейшего певца русской природы, но и по внутреннему зову любящего сердца.
«Пруд в Спасском» — типично русский пейзаж. Он по-особому притягивает широтой и щедростью жизни, величавым покоем, поэтическим содержанием, цветом. Краски по-вечернему смягчены, приглушены, легкий прозрачный воздух постепенно переходит в светлую, предсумеречную дымку, мягко окутывая дальний лес на горизонте. На переднем плане — задумчивое, чуть тронутое слабым ветерком, зеркало пруда, а дальше на взгорке — молчаливое могущество темно-зеленой чащобы леса… Тишина и прозрачность.
С детских лет привлекал Федора Козелкова и самобытный русский писатель, его земляк, Сергей Тимофеевич Аксаков. Родившись в Уфе и многие годы проживший в Оренбургской губернии, Аксаков навсегда сохранил искреннюю привязанность к родному краю. Чувство природы у Аксакова было глубже простого эстетического любования ее красотами, он стремился проникнуть в ее смысл и суть, как писатель и как неутомимый исследователь. С ним художник связывает свои самые сокровенные представления о суровой красоте уральского пейзажа, о неиссякаемых природных богатствах оренбургской земли.
1
Н. Н. Гусев. Лев Толстой — человек. — В сб.: Л. Толстой в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1978.