-- Хорошо, но это свинарник, -- упрямо сказал Питер.
Джозеф с раздражением вскинул руки.
-- Именно так. Но ты не должен говорить органам, что так думаешь. -- Он положил руку на плечо Питера. -- С тех пор, как тебе сделали выговор, все, что ты скажешь, может стать для тебя большой проблемой. -- Он вздрогнул. -- Большой.
В деревне вспыхнул сильный свет. Ослепленный Питер увидел, что склоны вокруг еще кипел от работающей орды.
-- Возможно мне вообще надо перестать разговаривать, Джозеф.
-- Я только прошу, чтобы ты думал, что говоришь. Для твоего же блага, Питер. Пожалуйста, просто остановись и подумай.
-- Все мои фразы, за которые ты меня ругаешь, это правда. Исследование, за которое я извинялся, было правдой. -- Он подождал пока утихнет артеллерийский гром грозы. -- Я не должен говорить правду?
Джозеф с опаской заглянул за угол и покосился в темноту за карнизом.
-- Ты не должен говорить определенную правду, -- прошептал он, -- если хочешь остаться жив. -- Он засунул руки глубоко в карманы и сгорбил плечи. -- Уступи немного, Питер. Научись не замечать некоторые вещи. Это единственный выход.
Не перекинувшись больше ни единым словом братья вернулись в свет и удушье барака, их промокшие носки и ботинки хлюпали.
-- Ужасно, что все наши вещи заперты до утра, Питер, -- громко сказал Джозеф.
Питер повесил свой пиджак, с которого капало на жесткую скамью , на гвоздь, чтобы высушить и снял ботинки. Он двигался неуклюже, его нервы были напряжены, его распирало огромное чувством жалости и потери. Так же как вспышка молнии на долю секунды показал серых людей и выдобленные склоны, их разговор неожиданно безжалостной вспышкой выдал запуганную душу его брата. Теперь Питер видел, что Джозеф лишь слабая фигурка в водовороте, отчаянно цепляющаяся за плот компромиса. Питер посмотрел на свои трясущиеся руки. "Единственный выход", сказал Джозеф, и Джозеф был прав.
Джозеф завернулся с головой в тонкое шерстяное одеяло, чтобы спрятаться от света. Питер попытался уйти от этих мыслей и стал опять думать об ископаемых муравьях. Невольно его сильные пальцы сжали тонкую пластину. Пластина отвалилась от бесценного муравья. Питер печально посмотрел на результат, надеясь, что сможет склеить их обратно. На одной стороне он увидел крошечное серое пятнышко, возможно минеральное отложение. Он лениво поднес к нему лупу.
-- Джозеф!
Джозеф сонно стянул одеяло с лица.
-- Да, Питер?
-- Джозеф, посмотри.
Джозеф пристально смотрел через линзу целую минуту и молчал. Когда он заговорил, его голос был высоким и нетвердым.
-- Я не знаю, смеяться, плакать или удивляться.
-- Это похоже на то, что я думаю?
-- Книга, Питер. Книга, -- кивнул Джозеф.
III
Джозеф и Питер зевали снова и снова, дрожали на холоде в сумерках горного рассвета. Никто из них не спал, но их налитые кровью глаза были быстрыми и яркими, нетерпиливыми и взволнованными. Боргоров качался взад-вперед на толстых подошвах своих ботинок и ругал солдата, который копался с замком кладовой.
-- Хорошо ли вы спали у себя? -- спросил Боргоров Джозефа заботливо.
-- Отлично. Как будто на облаке спали.
-- Я спал как скала, -- сказал Питер восторженно.
-- Да? -- с недоумением переспросил Боргоров. -- Теперь вы не считаете, что спите в свинарнике? -- Он не улыбнулся.
Дверь с грохотом открылась и два серых немецких рабочих начали таскать ящики с колотым известняком из ангара. Питер увидел, что каждая коробка пронумерована, и рабочие складывают их по порядку вдоль линии, которую Боргоров прочертил в грязи своим подкованным каблуком.
-- Здесь, -- сказал Боргоров. -- Эта партия, -- он показал грубым пальцем. -- Один, два, три. Первый номер из самого глубокого слоя, прямо внутри известняка, а остальные по возрастанию в порядке номеров, -- он оттряхнул руки и удовелетворенно вздохнул, как будто он сам таскал ящики. -- Сейчас, если вы позволите, я оставлю вас работать. -- Он щелкнул пальцами и солдат проводил двух немцев вниз по склону. Боргоров последовал за ними и дважды подпрыгнул, чтобы попатьс в ногу.
Питер и Джозеф лихорадочно залезли в ящик номер один, в котором были самые древние окаменелости, и разложили куски камней на земле. Каждый сделал белую пирамиду, сел перед ней, как модный портной, и радостно начал сортировать. Мрачный ночной разговор, политическая неблагонадежность Питера, сырой холод, завтрак из чуть теплой ячменной каши и холодного чая, все это забылось. Сейчас они были сосредоточены только на наименьшем общем знаменателе ученых во всем мире -- огромном любопытстве. Они не видели и не слышали ничего кроме фактов, которые могли его удовлетворить.