Остаток пути проделали в молчании. Зотагин старался вести транспортёр аккуратно, помня об остальных, что ехали во второй секции тоже под надзором лесовиков. Ехать, впрочем, пришлось совсем недолго. К месту старой стоянки добрались когда рассвело. Ветер уже разогнал утренний туман, и водная гладь залива блестела в лучах восходящего солнца. У берега стояли наполовину вытащенные из воды широкие низкие плоскодонки с несколькими рядами скамеек каждая. У всех на корме крепился на стойках звездообразный мотор с четырёхлопастным воздушным винтом. Аэроглиссеры, догадался Зотагин. Читать про них приходилось, а вот видел впервые. “И лучше бы не видеть,” — подумал он.
Неподалёку от лодок горел костерок. От него навстречу подъезжающему «Витязю» поднялся человек в таком же как у остальных лесовиков камуфляже. Зотагин, повинуясь приказу, остановил транспортёр. Дальше всё было ожидаемо. Их рассадили по лодкам и те, ревя моторами и гулко хлопая плоскими днищами о гребни волн, помчались к выходу из залива. Зотагину до сих пор было не по себе от той поездки. С того момента, как его усадили на деревянную скамейку возле самого борта. Всё что было дальше запомнилось грохочущим рёвом, холодными брызгами в лицо, пенным буруном по борту и отдающими в крестец ударами скамейки при очередном прыжке аэроглиссера с волны на волну. Зотагин намертво вцепился в скамейку, боясь вылететь за борт. Плавать он не умел. Негде было учиться, а потом и необходимости в том не было. Поэтому от души отлегло, когда лодки причалили к барже, а их пассажиры по очереди поднялись по хлипкому трапу на верхнюю палубу. Теперь хоть какая-то твердь была под ногами.
Пленников оставили на верхней палубе баржи под охраной одного из участвовавших в ночном захвате лесовиков. Да и тот отнёсся к своим обязанностям спустя рукава. Сразу отошёл к леерному ограждению, где курил трубку кто-то из местных в вязаной ушанке и тёплой куртке кислотно-жёлтого цвета. На куртку спадал пришитый к ушанке пушистый серебристо-серый хвост. Они разговорились, причём тот, с пушистым хвостом, то и дело весело поглядывал в их сторону.
Зотагин огляделся. Палубу баржи загромождали загоны для мелкого скота и птицы. Из ближнего, меланхолично пережёвывая сено, на них смотрели две чёрно-белых козы с коротко спиленными рогами. Чуть дальше был огороженный сеткой-рабицей птичник.
— Цыпа, цыпа, цыпа! Цып-цып-цып! —послышалось оттуда сквозь куриный галдёж. Истошное кудахтанье возвестило, что кого-то из птиц поймали. Зотагин заметил женщину с шалью на голове. В руке у неё билась пёстрая курица. Женщина скрылась за дверью деревянного сарайчика в дальнем конце курятника.
— Надеюсь, нас не ждёт судьба этой бедной курицы, — словно бы самому себе, сказал Осокин. Он присел на корточки возле козьего загона.
— Что ты хочешь этим сказать? — обеспокоенно вскинулся Голубчик. До этого он внимательно прислушивался к сбившимся в кружок китайцам, обсуждавшим что-то на своём языке. Зотагин тоже было прислушался к ним, но ничего не понял, хотя, благодаря общению с Лу, худо-бедно мог уловить общее значение некоторых фраз. Но здесь не услышал ни одного знакомого слова. Видно разговор шёл на каком-то диалекте.
— Всё очень просто, Серёжа, — серьёзным тоном начал Осокин. — Разве в кругу твоих блогеров не ходили слухи, что в примитивных сообществах Топи практикуются человеческие жертвоприношения?
— Шутишь? — не поверил Голубчик.
— Ещё вспомнишь мои слова, когда твоей горячей кровью окропят чучело этого, как его… Шелаба! — пророческим тоном заметил Леонид.
— Шелабкуба, — автоматически поправил его Зотагин. Он тоже надеялся, что Леонид просто разыгрывает своего вечного оппонента.
— Видишь, Сергей, даже Саша в курсе, — с ироничной усмешкой продолжил Осокин. — Поэтому мой тебе совет, Серёжа: не геройствуй, когда поведут на казнь. Подчинись судьбе. А то ведь хуже будет. Такую тебе жуткую смерть изобретут, не возрадуешься!
— Хватит выёживаться! — не выдержал Жагрин. — Это я, если всё обойдётся, вам столько всего наизобретаю, что мало не покажется! С живых с вас не слезу! — зло пообещал он.
— Правда, Лёнь, не доводи человека до инфаркта, — поддержал бригадира Дзьонь. — И так на душе погано, а тут ещё ты со своими шуточками.
— Политический, одно слово! — со злинкой выдохнул Голубчик.
— А ты, Серж, не радуйся раньше времени. Ещё неизвестно, что нас ждёт, — парировал Осокин.
— Мне другое странно, — сказал Жиртуев. — Рядом большой остров, а они теснятся на баржах. Почему, ёжики колючие? Не из-за той ли штуки, что вон за тем мысом прячется? — показал он на обрывистый берег острова поблизости от якорной стоянки барж. — Сама спряталась, а мачту всё равно заметно. Вон, среди деревьев торчит.
Зотагин присмотрелся в указанном направлении и тоже разглядел мачту таинственного корабля. Наверняка того самого, что день назад они видели с дрона. Окрашенная в серый цвет, мачта терялась на фоне неба и была едва заметна из-за лесистого берега острова.
— Нам сейчас не о здешних странностях думать надо, о том, как собственные задницы из огня вытащить, — проворчал Жагрин.
— Тем более за ними уже пришли, — добавил Дзьонь.
На дальнем конце палубы из тамбура трапа вышли и направились в сторону пленников три человека. Одного они уже знали. Он командовал лесовиками во время захвата. Рядом с ним шёл высокий темноволосый мужчина лет пятидесяти. На его узком лице поблескивали стёклами очки в тонкой золотой оправе. Тёмно-синее приталенное пальто с английским воротником, было пошито явно на заказ первоклассным портным. Наряд дополняли черные отглаженные брюки и мокасины из натуральной кожи. Зотагин не ожидал встретить здесь такое. Зато одежда третьего, на его взгляд, как нельзя кстати подходила для этих мест. Он был шаманом. Зотагину в дальних посёлках приходилось встречать шаманов и даже видеть их камлание. Здешний от тех ничем отличался. Пританцовывая, он мягко ступал по доскам палубы расшитыми пимами. Колокольцы подвешенные к головному убору звякали при каждом его шаге. Парка и кожаный нагрудник были оторочены белым мехом и украшены серебряными бляхами.
— А ты, Сергей, мне не верил, — мстительно прошептал Осокин за спиной Зотагина. — Теперь убедился?
— Построились, построились, — заспешил к ним охранник. Его собеседник остался на своём месте и теперь с интересом наблюдал за происходящим.
Повинуясь команде, они выстроились в шеренгу лицом к борту, причём китайцы оказались вроде бы в одном строю со всеми, но как бы отдельно от остальных. Жагрин, судя по презрительному выражению его лица, заметил это, но ничего сказать не успел, хотя явно собирался.
Человек в пальто медленно прошёлся вдоль строя, вглядываясь в лица. Лесовик сопровождал его, чуть приотстав. Шаман резко крутанулся вокруг себя, закинул далеко в воду что-то блеснувшее на свету и застыл напротив шеренги, скрестив на груди руки. Наконец смотрины завершились.
— Я инсан Ириков. Сагол Соиспаевич, — поправив очки, представился человек в пальто. — Представляю здесь Великий Туран, и официально свидетельствую, что сейчас вы являетесь пленниками нашего клана. Ваша дальнейшая судьба будет зависеть от вашего выбора.
— И от того, что вы собираетесь нам предложить, — добавил Жагрин.
— Верно, — удостоив бригадира внимательным взглядом, согласился Ириков.
— Проблема в том, что выбор у нас невелик, — продолжил Жагрин. — Я сталкивался с турками и потому знаю, о чём говорю. Не скажу про других, но лично я их усаком-слугой никогда не стану. А инсаном, то есть человеком, они сами никогда меня не назовут. Да и я от них такой подачки не приму. Поэтому как там у вас в расход пускают? Я готов.
— Представьтесь, пожалуйста, — Ириков подошёл к бригадиру.
— Арсений Иванович Жагрин. Капитан Сил Самообороны Сибири. В отставке по выслуге лет, — вызывающе отрекомендовался тот. — Присяге не изменял и впредь не собираюсь.
— Не помню, чтобы я предложил вам что-либо подобное. Скажу больше, я понимаю и ценю вашу принципиальность. Поверьте, у нас, кочевых кланов, тоже есть свои принципы. Кочевник может стать усаком, но усаку никогда не стать кочевником. Постарайтесь прислушаться к тому, что я сейчас сказал, Арсений Иванович. Хорошо?