Зотагин разделся, повесив бушлат на вешалку возле входной двери. Туда же пристроил и малахай. Присел перед печью. Открыл дверцу, пошевырял кочергой угли, закинул на них пару поленьев. Подождал, пока они займутся и прикрыл дверцу.
— Как там погода за бортом, Сань? — крикнул из соседней комнаты Осокин. — Свиреполит, вихри снежные крутя?
— Это вы тут от безделья свиреполите, — ответил Зотагин. — А там тишина и звёзды с кулак! Морозец, да, крепко прихватывает, — зябко потирая ладони, он зашёл к ним за перегородку.
Здесь, на широком диване из натуральной, когда-то чёрной, но уже изрядно потёртой кожи, перед плазмой во всю стену и расположились спорщики. Сбоку от дивана на низком столике стояли две фарфоровые кружки, почерневшие изнутри от крепкой заварки, тарелка с бутербродами, почти пустая сахарница и два чайника. Терракотовый заварочный и обычный эмалированный со свистком. Зотагин дотронулся до него. Ну конечно, чуть тёплый.
— Даже чай не догадались закипятить.
— Кипятят воду, — обернулся к Зотагину Голубчик. — Чай заваривают! — с шутливой нравоучительностью поправил он его. — Учитесь говорить правильно, сударь! А то облажаетесь в высшем обществе, а мне потом красней за вас!
— Слушай сюда, высшее общество, — в тон ему ответил Зотагин. — Я дров принёс и соляру в генератор залил. Пока вы тут глотки по пустякам драли. Никто к роднику с ведром пройтись не желает?
Родник был примерно в километре от заимки. Пешком с ведром к нему, конечно, не ходили. Ездили с канистрой на снегоходе.
— Утром съезжу, — пообещал Осокин. — Что-то бригадир задерживается. А ведь обещал сегодня быть.
— Наверняка ценные указания от начальства получает, — пожал плечами Голубчик. — Да и вряд ли он сегодня уже приедет. Ночь на дворе. Чего ему ночью по тайге мотаться. Итак, сударь, к барьеру! На чём мы остановились?
Они вновь переключили внимание на плазму. Там сейчас шло очередное ток-шоу. О чём, Зотагин понял не сразу. Вроде как спорили, чьё кураторство над Сибирской Республикой предпочтительнее. Соединённых Штатов Америки с её неоспоримой демократией или Китая с его тягой к коммунистической диктатуре. Все кричали, перебивая друг друга. Ведущий, ухоженный до неприличия молодой человек с тягучими интонациями в голосе, даже не пытался успокоить разбушевавшихся в студии визави. Странно, что Осокин с Голубчиком ещё что-то могли разобрать в этом гвалте.
Зотагин взял чайник и вышел из комнаты. Ковшиком добавил в него воды из ведра на лавке возле печи и поставил греться на конфорку плиты. После чего подкинул дров в печь для большего жара. Дождался, когда вода в чайнике закипит, наполнил кипятком большую эмалированную кружку, бросив в неё сразу два пакетика чая. Присел на табурет возле окошка и обхватил горячую кружку ладонями.
За окном тенями на снегу синела ночь. Почти месяц прошёл с тех пор, как они, по выражению Жагрина, подобрали хвосты на стоянке боевой техники и поселились здесь. И теперь маялись от безделья в таёжной глуши, в душе завидуя тем, кто разъехался с базы до весны. Зотагину, как и Осокину с Голубчиком куда-либо уезжать было противопоказано. Нет, прямо не запрещали. Хочешь – катись на все четыре стороны, никто против слова не скажет. Хотя его это не касается. Он на особом счету. Но и у остальных причина сидеть здесь и носа не высовывать была серьёзной. Все они числились в розыске. Кроме бригадира. А Сергей, так вовсе в международном. За то, что изрядно пощипал банковские счета ближневосточных правителей. С помощью компьютерных технологий. Причём увлёкся настолько, что уже и сам не знал сколько миллиардов рассовал по миру на чёрный день. Развлекался, пока на него не вышла служба безопасности какого-то мелкого банка, который он и в расчёт-то не принимал. А когда по наводке задействовали уже серьёзных компьютерных гениев, Голубчик вынужденно провалился в подполье. Ходили слухи, будто он открыл Глебу один из своих тайных счетов, за что и был спрятан на базе.