— Отсюда до корабля ближе всего, — возразили ему. — По прямой километров десять. Перейдёте косу и уже к обеду на месте будете.
— К обеду я с моими орлами только наверх залезу! — не согласился Жагрин. — Сказал нет, значит нет! Ноги себе переломать всегда успеем. Давай дальше вдоль берега, пока не найдём подходящего места.
Подходящее место нашлось примерно через час. До этого несколько раз подходили к берегу, присматривались, но крутояр, казалось, тянулся бесконечно. Солнце ярко играло отражением на мелкой волне, когда они увидели овраг, подступивший к самой воде.
— Подойдёт, — решил Жагрин.
Нос лодки ткнулся в приплесок. Высадка не заняла много времени. Первым перелез из лодки на узкую полоску берега Жагрин. За ним сошли остальные. Перед отплытием им передали обещанное оружие. Три карабина. Жагрин осмотрел свой. Нажав кнопку на ложе, выщелкнул магазин. Взвесил его в руке и сплюнул вслед удалявшейся лодке.
— Как знал, турецкое дерьмо подсунут! Из него только ворон пугать и то особо нервных! — Иваныч вернул магазин на место. — Ладно, пошли! Нечего зря время терять, — он повесил карабин на плечо и первым направился к оврагу.
Овраг оказался узким, с обрывистыми склонами и густыми зарослями колючего кустарника, скрывающими скользкое, не успевшее просохнуть от стока талых вод дно. Продираться сквозь эти заросли было сплошным мучением. Мало того, овраг уходил в сторону, ещё больше отдаляя их от конечной точки маршрута. Выбрались они из него далеко за полдень. Злые, грязные, голодные. А ведь ещё идти и идти.
— Километров на двадцать себя наказали, — навскидку прикинул Дзьонь. — Может, и больше.
— Сегодня уже вряд ли дойдём, — согласился с напарником Тихон. — И ведь, как назло, пожрать ничего с собой не взяли. Сплошная невезуха, ёжики колючие!
— С едой разберёмся, — Иваныч показательно взвесил на руке карабин. — Не поверю, что лес здесь пустует. Кого-никого, обязательно подстрелим. Ты, Паша, пока идём, осмотрись вокруг, займись ужином. А ты чего приуныл? — повернулся он к Зотагину. — Стоишь тут, как в дерьмо опущенный! Небось, жалеешь уже, что с нами навязался?
— Нет, Иваныч, с чего ты взял? — покривил душой тот.
— По кислой морде твоей вижу.
Зотагин молча пожал плечами. А что сказать, если Иваныч прав? Да, пожалел. Особенно, когда в овраге продирался сквозь колючки. Не раз тогда вспомнил каюту Голубчика. Сидел бы там с ребятами, трепался о том о сём, но нет, понесло на этот остров. Кто же мог подумать, что лёгкая, казалось бы, прогулка обернётся настоящей пыткой. Зотагин с тоской огляделся.
Вокруг был лес. Густой, невесть с каких пор захламлённый буреломом, он казался непроходимым. Часть деревьев уже зеленела молодой клейкой листвой, а другие только-только начали просыпаться и пока, теряя остатки прошлогодних листьев, стучали на ветру голыми ветками. Посеревшие от зимних холодов широкие листья папоротника скрывали поросшие мхом и лишайником валежины. Среди них причудливыми зелёными тросточками пробивались стайки молодых побегов ужовника. Где-то в глубине рассыпал частую дробь дятел. Петляя меж стволов пролетела стайка птиц. Зотагин запрокинул голову. Над деревьями в яркой синеве плыли белоснежно-невесомые комья облаков.
— Под ноги смотрите, — предупредил Жагрин. — Чтобы на змею случайно не наступить. Здесь наверняка дохрена гадюк, а после зимы они агрессивные. Помереть от укуса не помрёте, но помучаться придётся долго. Обещаю.
— Знаем. Не первый день живём, — отмахнулся Дзьонь. — Я тут рядом пройдусь. Может, впрямь подстрелю кого. Вы тоже по сторонам поглядывайте, — он скрылся в чаще.
Змей они в тот день не встретили. Зато Дзьонь подстрелил зайца. Поужинали жареной на костре зайчатиной. Хотя, ужином это назвать язык не повернётся. Отощавшим за зиму русаком четверых здоровых мужиков досыта не накормишь. Только аппетит растревожили. “Кто ж знал, что так сложится…” — подумал Зотагин, снова подбросив в костёр загодя, ещё с вечера, заготовленный сушняк. Вспомнилось, как они с отцом, если ночь заставала их на трассе вдали от жилья, тоже разводили возле машины на обочине костёр и жарили на огне нанизанные на прутики сосиски. Отец при этом рассказывал какие-нибудь забавные дорожные истории или вспоминал своё детство, а он слушал, не перебивая, хотя его истории раз от разу повторялись и были им заучены наизусть. Просто слушал и смотрел вверх, где в ночном небе среди крупных звёзд таяли искры костра. Отца давно нет, а тёплые воспоминания о том времени до сих пор греют душу. Вот только его лица Зотагин вспомнить давно никак не может. Голос словно наяву слышит, а черты лица постоянно ускользают. Мать Зотагин тоже помнил смутно. Она умерла, когда ему едва исполнилось три года. В детской памяти отпечатался солнечный летний день, мама достаёт из тазика и развешивает во дворе на верёвке только что постиранное бельё, а он копается оранжевым пластмассовым совком в песочнице у забора. Однажды мама просто не вернулась с работы. Больше он её не видел. Воспитанием Зотагина занялась бабушка. Он так и вырос под её неусыпным надзором, окончил семилетку и начал помогать отцу. Ездил с ним в дальняки, попутно осваивая шофёрский хлеб. Стал его напарником, можно сказать. Тогда у отца уже был «Петруха».