Костёр стрельнул угольком на куртку Зотагина. Он сбил уголёк ладонью, пока тот не прожёг ткань, поворошил палкой костёр и подбросил в него ещё веток.
Ивин. Семён Семёнович. Учитель истории и директор их семилетней школы. Кряжистый с мясистым носом и плотно прижатыми к лысому, как бильярдный шар, черепу ушами, Ивин почему-то всегда имел при себе трость, хотя хромоты за ним не замечалось, а папиросу вынимал изо рта лишь на время урока. Многим, не только Зотагину, он запомнился своей нелюбовью к нестриженным мальчишеским головам. Мог просто зайти в класс посреди любого урока и проверить у мальчишек длину волос. Всех, у кого она его не устраивала, прямо с урока отправлял в парикмахерскую. Там уже знали, как стричь, если пацан, садясь в кресло, мстительно улыбался и просил мастера: “Под иву!”
Вспомнив это, Зотагин не сдержался и громко фыркнул.
— Почему не разбудил до сих пор? — к костру из-под полога ветвей выполз Жагрин. Выпрямился и, щурясь со сна, огляделся.
— Рано ещё, Иваныч.
— Рано никогда не бывает. Бывает поздно. — сказал бригадир. Недовольно кривясь, потёр подбородок с отросшей за последние сутки щетиной. — Эй, сони, подъём! — крикнул он остальным. — Пять минут оправиться, привести себя в порядок – и выходим!
— Жрать хочется, как из пулемёта, ёжики колючие, — подсел к костру сонный Тихон. — Надо было тебе, Паш, вчера побольше зайцев настрелять. А ты чего лыбишься? — спросил он Зотагина.
— Все мы сейчас колючие. Как твои ёжики, — ответил тот.
— Побриться не мешало бы, — согласился Дзьонь. — И поесть. Жалко не догадались вчера хоть что-то на утро оставить.
— В плену накормят, — хмуро пообещал Жагрин.
— В каком ещё плену, Иваныч? — возмутился Зотагин. Он оглядел товарищей, надеясь на поддержку. Те тоже, ничего не понимая, молча смотрели на бригадира. Ждали, что он ответит Зотагину.
— А ты, Саша, ту дуру с тремя турецкими пыкалками захватить решил, да? — с жалостью уставился на него Жагрин. — Тогда флаг тебе в руки и хрен в зубы вместо дудки! А мы издали посмотрим на твоё геройское самоубийство. Или ты впрямь думаешь, что там сразу от страха обосрутся, едва увидят твою небритую рожу? Значит, так, — приказал Жагрин. — Чтобы никаких у меня подозрительных движений, которые оттуда могут истолковать, как угрозу! Прилетит – хоронить от вас будет нечего. Все всё поняли? Больше повторять не буду.
— Понятно, чего уж там, — согласился Дзьонь.
— Снова, значит, в плен, — вздохнул Тихон. — Привыкать начинаем, ёжики колючие.
Насколько прав был бригадир, Зотагин признал, когда увидел тот корабль своими глазами. До его стоянки они добрались ближе к обеду. Тяжело идти было только с самого начала. Через несколько километров чащоба сменилась редколесьем с обширными полянами, где сквозь прибитую зимними холодами прошлогоднюю траву активно пробивалась молодая поросль. Солнце пригревало, и в куртках становилось жарко. Снимать их не спешили, просто расстегнули. Сквозь птичий гомон всё чаще слышались жалобные крики чаек, да и сами они стали чаще появляться над головой. Это означало, что побережье совсем близко. И в самом деле, сначала они увидели за деревьями ослепительный блеск воды, а вскоре и сами вышли к берегу. Здесь он был сравнительно отлогим из-за давнего оползня, зато дальше опять нависал над водой крутым обрывом. Корабль стоял на мелководье в акватории небольшой бухты, образованной естественным изгибом берега. С открытой стороны бухту защищал каменный клык торчащей из воды одинокой скалы. Возле неё с громкими криками роились стаи птиц. Видимо, там у них было гнездовье.