— Паром на базе находится? — спросил Зотагин. Новость его насторожила. Петров насчёт Парома ничего не говорил. О другом договаривались. Что он здесь, как у себя в Сибири, шоферить станет.
— Сказано же, сам всё увидишь! — не стал вдаваться в подробности Потапыч. — Я в этих делах не специалист, зря словами сорить не хочу.
Приняв это, как данность, Зотагин малость успокоился. На месте сориентируется. В конце концов, ему самому тоже приходилось видеть мамонтов. И попал он сюда необычным способом. Для него в диковинку, а здесь такие чудеса порядке вещей получается. Съездить в магазин на мамонте, поиграть дома с саблезубым котёнком, выписать командировочные туда, где давно ничего нет и вернуться оттуда на большом армейском вездеходе. С ума сойти! Теперь Зотагин уже по-другому смотрел на спешащих по тротуару прохожих, на дома, мимо которых они проезжали. Здесь знали нечто, что другим знать не дано. Турки с американцами наверняка догадывались, что рядом происходит нечто необычное, только не понимали что. Скорее всего, им просто не давали возможности понять. Зотагин вспомнил команду турок с экраноплана безуспешно штурмующих берег. Сейчас, по прошествии времени, это смотрелось издёвкой. Наверняка нечто подобное происходило не раз. Может, и пострашнее чего было. Потому-то зеброиды с османами и решили выставить перед всеми Уральскую Республику страшным монстром, чьё место за высоким частоколом. Попытались напрочь отрезать от мира. Только не очень-то местные страдают от этого. Разрухи не наблюдается. Дома ухожены, деревья подстрижены и общественный транспорт ходит. Они как раз проехали мимо автобусной остановки.
Улица восьмого марта плавно повернула влево и, судя по указателям, превратилась в улицу Владислава Крапивина. Что случилось на Урале в марте, и чем здесь прославился Крапивин, Зотагин не знал. Даже не думал об этом. Назвали и назвали, какая ему разница. Здания справа закончились. Теперь там зеленел парк. На ближней аллее Зотагин увидел двух девушек. Одна склонилась над детской коляской, другая стояла рядом. Вдали, сквозь просветы меж деревьями блеснула вода. Оттуда в открытое окно кабины потянуло прохладой.
— Исеть, — кивнул в сторону парка Потапыч. — Речка это городская наша. Скоро сам её увидишь. Во всей красе. Когда Городской пруд по Макаровскому мосту проезжать будем. Башню, вон, что впереди маячит тоже Исетью прозвали, — указал он на ветровое стекло перед собой. — В пятьдесят два этажа стекляшка. И ведь живёт же кто-то в ней на самой верхотуре. Я, вот убей меня, ни за что бы там жить не захотел!
Впереди на другой стороне улицы упирался в небо сверкающий тонированным стеклом цилиндр. Отражение солнца плавило его верхние этажи. Напротив, только чуть дальше, вырастал из-за деревьев другой небоскрёб. Пониже и тоже цилиндрической формы.
— А там что? — спросил Зотагин.
— Банк какой-то, вроде, — равнодушно посмотрел туда Потапыч. — Может, ещё что-то… Не знаю, не интересовался.
Они проехали мимо скульптурной группы. Она располагалась у подножия широкой лестницы из тёмного полированного камня, полого ведущей к величественному зданию или, скорее, целому комплексу зданий, объединённых в единое целое. Надпись на постаменте Зотагин прочесть не успел, зато сам памятник рассмотрел хорошо, потому как Потапыч тут притормозил, перестраиваясь в крайний правый ряд.
На фоне белоснежной стелы, похожей на слегка выгнутый ветром треугольный парус, стояли две бронзовые фигуры. Одна изображала человека в остроконечном шлеме и долгополой шинели с нагрудными клапанами-застёжками. Судя по горну в его свободно опущенной руке, он был военным трубачом. Вторая фигура едва доставала до плеча горниста. Она изображала вихрастого подростка в рубашке и шортах. В руке бронзовый мальчишка держал шпагу. Длинный тонкий клинок, почти касался остриём постамента. Фигуры стояли вполоборота к зрителю, прикрывая спины друг друга. Словно ждали нападения. И если трубач излучал спокойствие, то мальчишка был напружинен в готовности к бою.
— Красивый памятник, — сказал Зотагин. — Кому он?
— Никому, — ответил Потапыч. — Просто стоит. А что красивый, то верно. Должен соответствовать. Молодёжный центр здесь у нас. «Каравеллой» называется. Тут наша молодёжь творит, выдумывает и пробует такое, что нам даже никогда и во сне не снилось. Да и не только наша. Приезжих отовсюду тоже много. Самородков везде хватает. Вот так живёшь и завидуешь им по-хорошему, — помолчав, продолжил он. — Жалеешь иногда, что рановато родился. Не было у нас возможностей, как у них. Ведь я ещё мальцом застал, когда вместо ребятишек здесь торгаши шуровали и памятник ЕБНу взамен этой скульптуры стоял.