Алексаша кивнул, соображая. Куда ж еще та ниточка протянуться могла, как не в Новодевичий монастырь, в келейку к государевой сестрице?
Год назад, нет, поменее — ни с того ни с сего на государя Петра хворь напала, кровью ходил. Что, как не зелье? Месяц проболел, совсем уж был плох. И знал Алексаша, что помри государь — не вспомнят о нем, конюховом сыне, ни Франц Яковлевич, ни Борис Алексеич, ни Федя Апраксин, никто! А вернет власть былая правительница Софья — ему, Алексаше, первому на дыбе повиснуть.
Так что послушался он мудрого совета, не стал перечить Голицыну, а почесал сквозь накладные волосы в затылке:
— Бухвостова с Ворониным сыскать надо, — решил он. — Эти — надежные. Они сейчас при государевых конях стоят… И Луку Хабарова. Пусть возьмут тело, донесут до Яузы — и того… в навигацию…
— Разумно, — одобрил Голицын. — До утра сего кавалера не хватятся, пока из Яузы выловят — тоже времечко пройдет. А может статься, и не выловят вовсе — коли Лука исхитрится…
— Исхитрится! — пообещал Алексаша.
Голицын достал кошелек, вынул, не глядя, денег, протянул:
— И напоить всех троих до изумления!
— Постой, Борис Алексеич! — Алексаша удержал собравшегося было идти князя. — Ежели я за молодцами побегу, а ты — удержать государя, чтобы раньше времени сюда не жаловал, не вышло бы беды! Нужно этот дом запереть!
— Легко сказать… Хотел бы я знать, где ключ от замка!
— Я его и не видывал, при мне дверей не отворяли.
— Не к Монсу же за ним бежать! Вот что, Алексаша. Тело нам самим вынести придется. И донести до кустов. Зажги свету, сколько можешь, чтоб мы тут с этим телом всё вверх дном не перевернули.
Алексаша зажег на кухне лампадку, вышел, высоко ее держа и норовя пристроить еще выше, в сенцы. Тут-то он и увидел под лестницей лицо.
— Борис Алексеич! Сюда! Здесь баба! — почему-то шепотом позвал он, становясь между Аленкой и дверью.
— Баба? — изумился Голицын. — Не было ж никого!
— Сам не пойму, откуда взялась! А ну, вылезай добром, пока силком оттуда не вынули!
Аленка выбралась из-под лестницы и была схвачена повыше локтя крепкой рукой Голицына.
— Гляди ты, сенная девка! — ничего иного по Аленкиному перепуганному личику да русскому наряду он и подумать не мог. — Алексаша, видел ты у Монсов эту девку?
— Нешто я на них, дур, гляжу? — обиделся тот. — Ты чья такова будешь?
Аленка обалдело молчала.
— Как звать-то тебя?
И на этот вопрос ответа они не получили.
— Вот оно как… Алексаша, беги-ка ты, свет, за Лукой с товарищами. Пусть веревку с собой прихватят. Возьмем эту девку ко мне домой и там ей язык развяжем, — решил Голицын. — Не было бы счастья, да несчастье помогло. Похоже, она много чего про бедного юнкера нам расскажет, если с пристрастием допросить…
— Вот она, ниточка, что от Новодевичьего тянется! — Алексаша рассмеялся, оскалив ровные зубы, и лицо у него было — волчье. — Где-то я эту девку, Борис Алексеич, всё же видел… Не у Монсов, разумеется…
— А где же?
— А вот погодя — припомню… Тьфу, черт, засов в пробое застрял! Ага! Сейчас приведу Луку…
— Да только прытче, во весь дух! — приказал Голицын. — Не ровен час, государь с Анюткой пожалуют. Управишься — я уж тебя не забуду.
Он на мгновение отпустил Аленкино плечо, чтобы перехватить поудобнее.
А делать этого ему не следовало.
Аленка, плохо разумея умом, что творит, присела на корточки — и рванулась вперед. Проскочив в дверь под рукой у высокого Алексаши, воевавшего с пробоем и засовом, она соскочила с невысоких ступенек — и понеслась по темной улице. За спиной у нее плескались связанные рукава телогреи.
Алексаша молча понесся следом.
Господь уберег Аленку — если бы она кинулась прочь от слободы, выбежала на открытое место, тут бы он, длинноногий, ее и нагнал. Уж оставалось меж ними шагов пять, не более, и, прибавив ходу, Алексаша мог схватить Аленку за рукава.