— Да-да! — заорал он снова. — Я ж докладывал дежурному. Документов при них не имеется. Сожгла по ошибке вместе с грязной одеждой приютившая их хозяйка особняка. Её?.. Задержали, конечно, и её. Разбираемся. Один назвался Корновским… Глеб Романович. Христофорович?.. Нет, он весь в бинтах и говорит с трудом. Да, в здравом рассудке и утверждает, что именно Романович он. Ах, вы забыли? Ну вот, значит, я прав, Павел Петрович…
В телефоне затрещало, Луговой чертыхнулся и с облегчением откинул руку с трубкой в сторону.
— Это что ж у нас со связью творится? — вопрошая, взглянул он на Осинского, словно тот главный виновник неполадок. — Сколько я просил, я требовал навести порядок! Что подумают о нас в столице? Из центрального аппарата с нами нормально поговорить не могут! Под суд отдам негодяев! Всех без разбору вместе с их главным связистом! Как его?
— Новенького недавно назначили, — подсказал Осинский. — В обкоме с ним встретились на бегу, поговорить даже не удалось. К нему с претензиями со всех сторон.
— Упрячь его в тюгулевку, тогда и познакомишься, и наговоришься! — рявкнул Луговой, но в трубке заверещало, и он, хлопнув ею себя по уху, переусердствовал, чтобы не пропустить ни слова.
— Фамилия второго? Сакуров. Артур Аркадьевич. И на него данные передавал, — отвечал Луговой уже гораздо тише и спокойнее, видно, связь налаживалась.
Осинский облегчённо вздохнул, и даже слегка улыбнулся, закивал, поддакивая.
— Этот Сакуров самый разговорчивый, — затараторил он. — Обстоятельно отвечал на вопросы. Всю воду из моего графинчика выпил, пока я допрос вёл. Не нервничал, как его старший товарищ. Сопротивления не оказывал. А маузер свой добровольно сдал ещё там, в особняке.
— Что ты там бормочешь? — оторвался от трубки Луговой. — Мешаешь.
— Я говорю, этот Сакуров, хоть и помладше, но именно он сразу попросил, чтобы мы в ОГПУ звонили лично Павлу Петровичу, а нет его — побеспокоили бы самого товарища Ягоду.
— Это теперь неважно, — остановил его Луговой. — За старшего у них Корновский. Тот, что весь в бинтах. Помолчи, пожалуйста. Опять помехи одолевают. Ты бы лучше с другого аппарата со станции дозвонился да их образумил.
— Лечу! — рванулся к двери Осинский. — Я им уши пообрываю!
— Стой! — опередил Луговой, выражение лица его изменилось. — Можешь понадобиться. Пробивается крик какой-то. Вроде требует Павел Петрович что-то. — И, надув щёки, заорал в трубку: — Арестовали, конечно, всех троих! И четвёртая — хозяйка! Дочку Корновского и её мальчонка оставили под присмотром в особняке. А прислужка хозяйки у нас, язык у неё подвешен! Подвешен язык, говорю! И глазастая! Она их всех и сдала!
— Сивко чисто сработал, — шепнул от себя Осинский, подбираясь ближе к столу начальника. — Сделал выводы. Он ещё себя покажет.
— Уйди! — замахал на него рукой Луговой. — Час от часу нелегче! Разобью этот проклятущий аппарат! Опять захрипело!
Осинский отлетел к порогу, застыл там.
— Третий, спрашиваете, кто? — вопрошал в трубку Луговой. — Сами не знаем. Молчит. А эти двое рассказывали, что бандиты их накрыли у монастыря в одной из деревень. В бою, может быть, третьего этого и контузило. Что? Что вы сказали? Всех троих и хозяйку срочно этапировать под усиленной охраной к вам? Я понял! Так точно, Павел Петрович! Я вас понял и срочно обеспечу этапирование. Не беспокойтесь. Упакуем. И больному Корновскому обеспечим должный уход в дороге. Что?.. Позвонить, когда отправим? Будет сделано!
Трубка запиликала, Луговой, словно сбросив с плеч мешок с песком, охнул, опустился в кресло. Лицо его разгладилось; смахнув капельки пота со лба, он поманил Осинского к себе:
— Чуешь, чем пахнет?
— Ордена чую, Яков Михайлович, — расплылся в широкой улыбке тот.
— Благодарность от самого товарища Ягоды и его хорошее отношение дороже стоит, глупец, — лениво пожурил его Луговой. — Лишь бы проверяющего не прислали, да Буланов сам бы не примчался.
— А чего же? Познакомились бы лично, — облизнул губы Осинский.
— Зубы бы не глотать после его приезда! — отмахнулся Луговой.
— Это за что ж?
— Они ж ему всё расскажут про ту пристань и монастырь. Скольких там оперодовцев полегло? Они ж об этом ещё ничего не знают.
— А заткнуть глотки нашим арестантам?
— Кому? Сакурову глотку заткнуть? Буланов приказал, чтобы дочку Корновского берегли пуще собственных родичей, чтоб ни один волос с её головы!.. Во, как наказывал!
— Что же это за орёлики к нам залетели?