— Дзержинский, Менжинский… умные, конечно, люди. Внесло их в колесо истории вихрем революции. Завертело и при великом деле оказались на крепких местах. Менжинский, конечно, похитрей, но и мы не лыком шиты. Хоть из простых мастеровых, а лаптем щи не хлебаем. Есть у нас и Лев Розенфельд[15] и Гершен Радомысльский[16], да и мало ли умных голов. По-разному, конечно, к ним можно относиться, но не уважать нельзя. Хотя… Шанин[17], вон, балбес, Менжинского терпеть не может, а бумаги ему катает такие!.. Зачитаешься. Сашка мастак сочинять трактаты, голова варит похлеще летописца Нестора[18], а приказали катать и катает… А чем не героическая летопись деяния нашей конторы? Ответь мне, Сава? Чего морду воротишь?
Финн опустил голову, буркнул невнятное, видя, что начальника развезло и он начал заговариваться.
— Лечь бы вам, Генрих Гершенович, — проворчал он.
— Мне?.. Лечь?.. Глупости. Ты слушай, что я тебе говорю. Завтра не услышишь.
— Да оно уж наступило это завтра, что утром-то будем делать?
— А Серго?! — не слушая его, грохнул по столу кулаком Ягода.
Финн дёрнулся и смолк.
— Серго Орджоникидзе[19] вообще, кроме Кобы[20], никого в Политбюро не признаёт. Ни с кем не считается и в его кабинет без приглашения входит. Три человека такое позволить могут. Знаешь? Клим[21], Серго и Амаяк[22]. А почему? Вот где все у него! — Ягода потряс сжатым кулаком. — Коба не терпит панибратства и никому не позволит трепаться или ерепениться. Усадили тебя в кресло — сиди и не пикни чего против! Без его сигнала не тявкай, не кусай кого не попадя!
Саволайнен не смел шевельнуться. Каждой фразой, казалось, начальник стегал его, словно кнутом.
Бывали случаи, когда, напиваясь в одиночестве, Ягода пускался в вольные философствования, но чтобы при нём он касался взаимоотношений персон такого высокого ранга, давал им нелестные характеристики, явно иронизируя и издеваясь, слышать ему довелось впервые.
От чрезмерно высокой ноты в последней фразе с горлом Ягоды что-то приключилось, он захрипел, закашлялся, схватился за грудки.
— Воды! — с запозданием бросился было финн к дверям.
— Куда?! — остановил его хриплый окрик; Ягода потянулся к бутылке.
Сделав глоток-другой, с удовольствием облизал губы, смахнул выступившие слёзы с ресниц и, аккуратно наполнив рюмку коньяком, узрел, наконец, маячившего перед ним курьера. Выражение, не успевшее слететь с лица Саволайнена, смутило его на мгновение и, словно опомнившись, он вернулся к разговору о заинтересовавшем его Штоколове:
— Про Файку Каплан матросик наш, конечно, загнул. Сбросил тебе наживку. Клюнешь ли. Теперь жди посерьёзнее и будь начеку.
Саволайнена не удивило такое быстрое перевоплощение начальника к возврату от пьяных философствований и рассуждений до оценки конкретных событий, он не раз уже наблюдал подобное, поэтому старался держать ухо востро.
— Помни главное, — продолжал Ягода, сунувшись в портсигар за папиросой. — Этот паршивец Штоколов нам не враг. Но противник! — Он поднял вверх палец и поводил им со значением. — Наиграется товарищ Менжинский, успокоится и остынет. Что-то или кто-то качнул его не в ту сторону, вот он и подпустил нам матросика. Филозова Пал Палыча не забыл?
— Ну как же! Где он?
— Филозов — наш человек был. Вот его и убрали. На Дальнем Востоке теперь боевой товарищ. С повышением пошёл. Единственное, что я для него мог сделать. Там давно неспокойно. Укрепляет Филозов местные наши органы.
— Я рад за него. А то ведь ни слова.
— Порадуйся, порадуйся за дружка. Ему сейчас несладко, а вот за сменившим его приятелем приглядывай да лишнего ляпнуть оберегайся.
— Какой же он мне теперь приятель!
— Полно, полно. Не зарекайся никогда, Сава. Жизнь впереди пока большим туманом скрыта. Я вот сам до сих пор вникаю во всю эту кухню, и мне не совсем понятно, к какому берегу нашу лодку принесёт…
Он исподлобья метнул взгляд на курьера, взгляд вполне трезвого собеседника, не ожидавшего никакого ответа, и не смог скрыть звериной тоски в глазах.
— Стели мне на диване, Сава, — вдруг буркнул зло и потянулся к рюмке.
Финн долго копошился подле продавленного кожаного дивана и собирался уже было уходить, но от порога обернулся:
— Я форточку оставил приоткрытой, Генрих Гершенович, чтоб к утру и запаха не осталось. Так что вы накройтесь шинелью. Недолго и простыть.
— Учту, — кивнул Ягода, но взглядом удержал, будто неожиданно что-то вспомнил. — Ты вот что скажи… Про каких крыс кричал?.. Когда я палить стал, заорал ты благим матом так, что я на ногах не устоял.
15
Лев Розенфельд — Л.Б. Каменев (1883–1936) — российский революционер, видный большевик, старейший соратник Ленина, член ЦИК (1917 г.), Председатель Президиума исполкома Моссовета (с 1918 по 1926 г.); осуждён как враг народа и расстрелян в 1936 г., реабилитирован в наше время.
16
Гершен Радомысльский — Г.Е. Зиновьев (1883–1936) — российский революционер, большевик, соратник Ленина, член Политбюро ЦК РКП(б) (с 1921 по 1926 г.), председатель Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов (1917–1926), осуждён как враг народа и расстрелян в 1936 г., реабилитирован в наше время.
17
А.М. Шанин — комиссар госбезопасности 2-го ранга, в органах ВЧК с 1920 г., в 1922 г. — заведующий отделом личного состава Управления делами, расстрелян в 1937 г.
18
Нестор (Печерский, Киевский) — выдающийся сочинитель, историограф, внёсший огромный вклад в развитие славянской культуры, важнейший труд — "Повести временных лет", умер в 1114 г.
19
Г.К. Орджоникидзе (прозвище Серго) (1886–1937) — большевик, участник вооружённого восстания в 1917 г. в Петрограде, член Политбюро ЦК ВКП(б), друг Сталина ещё со времён политической работы в Грузии, впоследствии разошёлся с ним во взглядах на вредительство, пытался препятствовать репрессиям, внезапно скончался в 1937 г. от инфаркта.
21
Клим — К.Е. Ворошилов (1881–1969) — революционер, большевик, участник Гражданской войны, один из организаторов 1-й Конной армии, первый из пяти маршалов СССР, преданный сторонник Сталина, в 1925–1934 гг. наркомиссар по военным и морским делам СССР, нарком обороны СССР в 1934–1940 гг.
22
Амаяк — А.М. Назаретян (1889–1937) — государственный и партийный деятель, участник революционного движения в России, в своё время вёл партийную работу на Кавказе со Сталиным, был его личным помощником в Грузии; в 1922–1923 гг. — заведующий бюро Секретариата ЦК ВКП(б), затем работал в газете "Правда", арестован в 1937 г. по обвинению в организации покушения на членов Политбюро, расстрелян, посмертно реабилитирован.