— Сволоки обоих в подвал, — пряча револьвер, скомандовал Сакуров и осторожно опустил бесчувственную Евгению на диван. — И найди мне мальчика с Вероникой. Куда их спрятали. Только живо, живо крутись. Мозги растерял от испуга?
— Лучше б ты и меня пристрелил, — буркнул, подымаясь, Сивко. — Жить они мне не дадут.
— Не спеши, туда ещё никто никогда не опаздывал, — хмыкнул Сакуров. — Везучий ты, меня не помнишь?
— Откуда?
— Тебе со мной возле этого особняка уже не повезло один раз, когда ты выслеживал Глеба Романовича, ищейка, — расплылась в улыбке физиономия Сакурова. — В третий раз не прощу. Сменил бы ты профессию.
Зачесав затылок, Сивко двинулся выполнять его задание, а после сам проследовал в погреб с поникшей спиной. Туда же Сакуров отправил и плачущую прислугу, снабдив её тулупом.
— Иначе нельзя, Верочка, — успокаивал он, запирая погреб на замок. — Они тебя не посмеют тронуть, а с нами тебе опасно, да и ни к чему, ты же здесь остаёшься за хозяйку.
— Артур, дорогой, — пустилась умолять его сердобольная Евгения. — Но, может, ты что-то придумаешь?
— Не волнуйся, любовь моя, — упорствовал тот. — Замёрзнуть она не успеет. Их хватятся к вечеру, если не раньше. Нас бросятся искать и подымут все силы, а нам надо ещё прихватить по дороге Глеба Романовича.
— Что с папой? Почему он не с тобой?
— Жив. Ему надо немножко отлежаться. — Сакуров поднял мальчонка на руки. — Хочешь к дедушке, дружок?
Тот, не говоря ни слова, крепко обнял его за шею.
— Тогда поспешим! — подал он команду.
Когда их пригласили, войдя и сразу замерев за закрывшейся дверью, как-то само собой они притиснулись, словно прячась за спины друг друга.
— Провалили операцию, голубчики, — зыркнул Коба из-под бровей, не подымая головы. — Жив Лев.
— Жив, но мертвее убитого, — осмелился первым Назаретян, подтолкнув локтем онемевшего Ягоду.
— Упакован врачами в постели с высокой температурой, — сиплым голосом продолжил тот. — Купание в ледяной воде, что устроили ему на болоте, обернётся для него полугодовым заточением в кровати, если посчастливится выздороветь.
— Хочешь сказать, что выбили его надолго из строя твои недотёпы, которыми ты так хвастал? — Коба вроде пытался изобразить издевательский смех, но обернулось всё угрожающим хрюканьем.
— На все его бонапартистские затейки, — смелее поддакнул Назаретян. — На всё время дискуссии, разворачиваемой против нас, он выбит из строя.
— А ты, Амаяк, попугайничаешь? — потянулся за трубкой Коба, но подыматься не стал, лишь развернулся к обоим боком. — В защитники записался. Чуешь, где прохлопал?
— Случившемуся, конечно, стоит дать строгую оценку. — Выступил на шаг вперёд тот. — Но нельзя сбрасывать со счёта и то, что было бы, если Льва как раз теперь отстрелили ребятки Генриха Гершеновича.
— Что? Что ещё тебя пугает? — казалось, Коба прожёг Назаретяна тигриным взглядом, тот так и отпрянул назад.
— Шум бы подняли такой среди нашей партийной братвы, что их предполагаемая дискуссия выглядела бы детской болтовнёй.
— Перекинулись бы на их сторону и некоторые старики из большевиков, — нерешительно добавил и Ягода. — Мне докладывают уже про некоторых.
— А ты принимай меры! — рявкнул Коба. — Тоже мне, стратеги нашлись!
— Дзержинский обещался на днях… — Ягода пригнул голову.
— Я его ещё помурыжу в Питере! — отбрил Коба. — Действуй, но обойдись пока беседами с каждым, материально помоги, жрать, видно, нечего, голодранцам. Открой свои закрома.
— Да что ж там у меня…
— Знаю, не хнычь. Найдётся, чем стариков ублажить.
— Есть! — вытянулся Ягода и, смелея, затараторил: — Товарищ Сталин, операция завершилась действительно не так, как была задумана, но я согласен с Амаяком, последствия после физического устранения Троцкого могли быть непредсказуемо опасными. Теперь же он надолго выпал из борьбы. А если посодействовать врачам и отправить его на санаторное лечение… Куда-нибудь на юг. Хорошие здравницы заработали в Ялте, в Кисловодске, в Сочи…
— Подумаем, — буркнул Коба. — Вы оба легкомысленно недооцениваете горлопана. Завалит газеты ядовитыми статейками.
— Газетками такого рода управлять опыт имеется, товарищ Сталин.
— Не просочатся гадости?
— Не дадим.
— Включайтесь оба и немедленно, — буркнул Коба и, грохнув ладошкой по столу, дал понять, что разговор окончен.
ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТ АВТОРА
В автобиографической книге "Моя жизнь" Л. Троцкий рассуждал, что в его внутрипартийной борьбе за власть с "необузданной тройкой" (Сталин, Каменев, Зиновьев) "нужно было, чтобы я на время выбыл из строя. Это и случилось осенью 1923 года. Нельзя не отметить мимоходом, как услужливо случайное помогает закономерному".