— Мы оба со Штоколовым вбежали.
— Я как-то крыс в кабинете не замечал. Действительно, тебе видеть их приходилось или так?.. С перепуга?
Укладываться спать он явно не спешил и ждал ответа с явным интересом.
— Было дело.
— Неужели живых видел?
— Угу.
— Это как же понимать?! Да они мои сапоги сожрут, пока я дрыхнуть буду. И большие?
— Одна, так прямо!.. — Саволайнен ребром ладони отмерил по локоть на своей руке.
— И что ж ты молчал?
— Я коменданту плешь проел, а тот обрёхивается, что капканов подходящих не сыщет. Твердит, мол, в Питере крыс развелось столько, что по ночам на бродяг и попрошаек стаями нападают в подвалах. Как бешеные собаки!
— Ну, в подвалах — понятное дело. А у нас?! Да ещё в верхних кабинетах!
— Я сам этим займусь, Генрих Гершенович.
— И вот ещё я вспомнил. — Ягода, опрокинув рюмку, полез в портсигар за папиросой, долго копался в бумагах на столе в поисках спичек, наконец, закурив, выпустил струйку дыма над собой. — Филозов мне рассказывал про какие-то крики и стоны по ночам в коридорах. Ну я всё мимо ушей. Недосуг. Он же у нас, ты понимаешь… После Гражданской остатки контузии так и допекали его… Вот я и те инсинуации всерьёз не воспринимал. А тут как-то Буланов мне втирать ту же ахинею пытался. Ты что-нибудь такое слыхал?.. Раз уж мы о крысах, о нечисти разной с тобой…
— Я их завтра же, Генрих Гершенович. Они из "нутрянки"[23] сюда перекочевали. По дырам вентиляционным. — Саволайнен явно уходил от ответа.
— Я же тебя не про то.
— Слыхал я про те страсти, — помолчав, решился курьер. — Жутко было, не скрою. Но много брехни навалено.
— Ну-ну…
— Если с крыс начинать, то история их нашествия, говорят, аж до времён Николашки Кровавого зачалась.
— У нас в России вся нечисть с древности, — кривая усмешка исказила лицо Ягоды. — Однако у них, за границей, дерьма поболее. Валяй, просвещай сказками. Всё равно теперь уже не уснуть до утра.
— Да мне особенно и сказать нечего, — замялся финн. — Разное брешут злые языки.
— Начал — продолжай, — закинул ногу на ногу Ягода, блеснул иудейскими глазками и пустил струю дыма ему в лицо. — В слухах и брехне при желании можно отыскать много полезного, особенно для нашего брата.
— Сказки то или быль, только касаемо это великой нашей царицы Екатерины.
— Две их было, — усмехнувшись, кивнул Ягода. — Первая пьяницей немецкой прославилась и шлюхой отменной, а вторая тоже оттуда, только поумней и разбо-ристей в отношении нашего мужского пола. Но удержу не знала.
— Должно быть, она это и есть, вторая. Потому как, чтобы слухи о её грешках не разносились, создала она при себе тайную службу. Сыскари её выискивали отъявленных говорунов и доставляли в подвалы тюремные. За наветы, не опасные, но позорные, стегали плетьми. Пороли и мужиков, и баб, на чины и звания не смотрели — не опасались быть узнанными, с завязанными глазами привозили, а поутру гнали прочь. Те, кто познатней, с жалобами не высовывались, знали за какие грехи ответ держали. А отлавливали злоумышленников, то пытали их, после чего казнили. Без народа, без звона колоколов, без поповских отповедей. Там же земле придавали тела умерщвлённых. Творил все те пытки и казни верный слуга царицы, особый мастер сыскных дел. На что имел специальный секретный указ.
— Я и не думал, как складно ты умеешь, — не удержался от ироничной похвалы Ягода, потянувшись к бутылке. — Складно и занятно.
— На углу Мясницкой и Лубянки, будто бы та служба тайная находилась. Здание мрачное, люди тех мест боялись. Стороной обходили, потому как хотя пыточные и были в подвалах оборудованы, но вопли страдальцев по ночам доносились на волю.
— Живописуешь, Сава, увлёкся, — съязвил не сдерживаясь, Ягода. — Самого кошмары не мучают по ночам?
— Я что? — скривился финн. — Те, кто рассказывал, божились, что собственными ушами стоны те слыхали по ночам в коридорах нашей конторы.
— Это кто ж, которые божились? Среди наших, говоришь?!
Финн, сконфуженный и смутившийся, смолк.
— Чушь собачья! Думай, что болтаешь! Сколько лет прошло-то? Понимаешь? Не одно столетие, а ты мне про стоны загнул. Ты уж не верующий случаем?
Финн опустил голову.
— Чего молчишь? Мне можно.
— Крещён… как же… в малолетстве, а теперь… А стоны тех… говорят, не живых вовсе…
— Нет! Вы только его послушайте! — полоснул рукой воздух Ягода. — И это мой Сава! Мертвяки из подвалов по ночам у нас в коридорах шастают!
23
"Нутрянка" — тюрьма ВЧК — ОГПУ — НКВД — КГБ расположена во внутреннем дворе дома К? 2 на Лубянской площади. Сразу после Октябрьской революции здание дополнили четырьмя этажами, и оно стало шестиэтажным.