Чародей справился первым – сказалась многолетняя привычка к чтению. Войцек еще разбирал письмена, беззвучно шевеля губами, а волшебник уже поднял глаза на богорадовского сотника.
– Ну? Что скажешь? – Теперь пан Пячкур не казался расслабленным и спокойным – звенящая на морозе сталь, натянутый диким конем аркан.
Радовит пожал плечами:
– Трудно мне что-то сказать. Из Выгова я уж три года как уехал. Одно понимаю – заботу панов Чеслава и Януша о нравах столичных. Среди выговчан и в мою бытность студиозусом вольнодумцев хватало. Король Витенеж в молодости правил сурово – всякий пикнуть боялся, а к преклонным годам попустил и знать, и горожан. Кто-то по-за углами шептаться начал, что, дескать, слишком долго малолужичанский князь на королевском престоле сидит, а кто и в открытую возмущение выказывал. Нынче в столицах как бывает? Сам понимаешь, пан Либоруш… Цена на хлеб поднялась – недовольство, на соль – едва ли не бунт открытый. И плевать, что в том же Заливанщине мерка пшеницы или овса вдвое от выговской цены продается.
– Это верно, – мрачно кивнул Пячкур. – Сам много раз замечал – в Хорове стена крепостная обветшала, а камень везут улицы по Выгову мостить. Кому жалованье в первую очередь? Гвардейцам, кто при короле да при сенате пристроились. Где храмы самые красивые, чистым золотом крыты, белым мрамором заморским обложены?
– В Выгове, – вскинул голову и Войцек. – Угадал я? П-правильно, пан Либоруш?
– А тут и угадывать нечего! – Чародей с хлопком закрыл толстый фолиант. – Все королевство на Выгов работает да на десяток магнатов. Да на тех шляхтичей-прихлебателей, что к ним на службу устроились.
– Крамолу говоришь, Радовит, – усмехнулся Войцек. – Так и до речей, порочащих трон, недалече. Получается, король Витенеж, покойный, для себя и своей свиты все соки из королевства тянул?
– Как ты точно подметил, пан Войцек, – подал голос Либоруш. – У нас под Хоровым тоже один такие речи вел. Мол, все беды королевства нашего…
– Это, позвольте, какие беды? – удивленно переспросил Радовит.
– Да я откуда знаю? Видно, те, что гвардеец хотел бы каждый месяц за казенный кошт кунтуш менять, а выходит не больше раза в полгода. Так вот, он говорил, что беда наша в малолужичанском короле. На юге многие начали верить, что вся казна из Выгова в Уховецк переправляется и там оседает, как песчинки золотые на лотке у старателя. На том золоте князья уховецкие едят, с него пьют…
– Эге, п-пан Либоруш, а нам то же про хоровских поют. Только до недавнего времени с такими трепачами у нас в порубежных землях разговор короткий был. Никто д-даже саблю не обнажал бы – за шкирку и мордой в грязь.
– Так у нас тоже перед моим отъездом одного фазана расфуфыренного, что в харчевне серебром пол посыпал и орал спьяну, как в Выгове шляхте тяжко живется, утром в Стрыпе выловили. Синего, скользкого и холодного, как жаба.
Радовит передернулся. Он до сих пор никак не мог привыкнуть к виду мертвецов, крови и даже к разговорам о трупах и убийствах.
– Прошу прощения, панове… – Он откашлялся, вопросительно глянул на сотника. – Письмо не секретное, пан Либоруш?
– Да нет, не думаю, – пожал плечами Пячкур.
– Да? Хорошо. Значит…
– Можно, можно при пане Войцеке, – милостиво кивнул сотник.
– Значит, к чему нас пан Симон призывает? К началу элекции в Сейме быть наготове и во всеоружии? Он думает, враг через реку полезет?
– Он думает, враг оттуда давно уже прилез, – зло бросил пан Пячкур. – Змеюкой ядовитой приполз и искушает князя Жигомонта, как некогда змий искушал Господа нашего. А в Жигомонте, насколько мне ведомо, той силы духа нет. Он с радостью поддастся, лишь бы уховецким насолить. Говорят, он обиду таит, что деда его Витенеж при прошлой элекции обошел.
– Особо указывает пан полковник, – добавил чародей, – что готовятся злоумышления против Контрамации. В Выгове многие охотно слушают грозинецкие наущения. Дескать, Контрамация – удар по свободе. Кто в студиозусы идет волшебству обучаться? Дети шляхтичей, черни я в институциуме нашем не видал, восемь лет от звонка до звонка отучился. А по выходу у тебя есть всего два пути: на коронную службу или за кордон, от греха подальше. Это ли не удар по вольностям шляхетским? За что боролись, спрашивается? За что кровь проливали?
– Они тебе прольют… – нахмурился Войцек, оглаживая вертикальную стойку спинки стула, словно рукоять кончара.
– А потому, – закончил за Радовита сотник, – следует ожидать чародейских бунтов, равно как и попыток открыто вмешаться в элекцию.
Меченый скрипнул зубами. Шрам на его щеке побелел.
– А п-п-потом всякие мржеки хлынут че-че-через границу…
Волшебник потянулся к нему, чтобы ободряюще потрепать по руке, но постеснялся присутствия командира богорадовского гарнизона.
– Не допустим, пан Войцек. Не допустим, – твердо выговорил Либоруш, и было в его голосе что-то такое, что заставляло поверить сразу и безоговорочно – костьми ляжет, а не допустит. – Пока есть честные чародеи, пока есть воины, небезразличные к судьбе отечества, не пройдут враги через нашу границу.
– Я понял, пан Либоруш, зачем ты мне дал это письмецо прочитать. Ведь мог распоряжения полковника и на словах пересказать… – задумчиво проговорил чародей.
– Правильно понял. Да, для того, чтоб ты знал – я тебе доверяю. И недомолвок между нами не будет. Я так десяток водил по-над Стрыпою, так и сотней буду командовать. Я, если бы в тебе сомнение имел, еще месяц назад попросил бы полковника Симона другого реестрового прислать. И пану Войцеку доверяю. На помощь его очень рассчитываю.
– Какую такую п-помощь? – удивился Шпара. Его гнев уже прошел.
– А такую… Тебя здешняя шляхта очень даже уважает. А также по окрестным застянкам. Я умею слушать и замечать. Если уж нас беспорядки ждут и смута, кто лучше тебя, пан Войцек, ополчение возглавит? За кем пойдут? Кому поверят?
Меченый тряхнул чубом:
– Захвалил ты меня, пан Либоруш, засмущал. Ровно жениха на сговоре. Может, ты и прав, только…
– Что – «только»? – По лицу сотника промелькнула тревога и озабоченность. Неужели откажется пан Шпара от его предложения? Это означало бы и отказ от дружбы, которая вот-вот начнет складываться.
– Да вот, понимаешь… Эх, пан Либоруш, ты от меня своих писем не скрываешь, и я не буду. Хочешь прочитать?
– Да ладно, не надо. Ты на словах обскажи, если можно, раз секрета нет.
– Секрет есть, но не от тебя. И не от Радовита. – Войцек разгладил пергамент в ладонях, потом сложил, после снова развернул и разровнял. – Пан Симон и мне о том же пишет. О бунте, зреющем в Выгове. Хотя нет, бунт – неправильное слово. Просто великолужичане наверняка хотят власть, со смертью Витенежа из наших рук упущенную, поднять и удержать навсегда. И для этого пойдут на многое, если не на все.
– Будет обман или деяния неправомочные во время элекции, – веско произнес Либоруш. – Хоровское порубежье поднимется. Наш князь Богорад не потерпит. И воевода – Адась Дэибок – с ним.
– Малые Прилужаны тоже за сабли возьмутся, если что, – покачал головой Войцек, – да только королевство это не спасет. Я думаю, наоборот совсем… Как начнем друг дружку резать, все, конец нашему королевству. Разлетится в клочья. А еще соседи завсегда рады упавшего пнуть сапогом. Они у нас хорошие, добрые – Грозин с Мезином, Зейцльберг с Руттердахом. А как дойдет дело до дележки каравая, и Заречье с Угорьем не утерпят, даром что в дружбе клянутся их государи и братьями нашему королю себя называют.
– А как же быть? Как отечество спасти?
– Эх, если бы я знал… – горестно протянул пан Войцек, дернул себя за ус. – Если б я такой умный был, уже бы в Выгове по правую руку от трона сидел бы. Пан Симон предлагает не после элекции кулаками махать, а до…
– Это как? – в один голос удивленно воскликнули Либоруш и Радовит.
– Как-как… Чтоб не допустить бунта великолужичанской шляхты и прямого давления на Посольскую Избу, задумано отряды набирать по всем Малым Прилужанам и прямиком в Выгов.