– Вот оно как… – повторил Хватан. – Тады ясно.
– Ума бы н-не лишилась, – озабоченно проговорил Войцек.
– Тебе-то на что, пан сотник? – округлил глаза разведчик.
– Тебя спросить забыли, – рыкнул на него Птах.
А Меченый пояснил:
– Полковнику отпишу. Пусть жалобу в Выгов готовит. А она свидетельствовать будет против Мржека. И против князей грозинецких, что приют ему дали! – Сотник взмахнул кулаком. – Пусть отвечают перед короной и Господом!
Закончив речь, Войцек огляделся, обнаружив, что окружен почти всеми воинами, за исключением коневодов и Радовита. Порубежники мялись с ноги на ногу, кусали усы, хмурились.
– А мы теперь того, обратно, в казарму? – высказал общий вопрос Закора. По негласному установлению он, отслуживший в богорадовской сотне без малого сорок годков, имел право давать советы и указывать на ошибки командира.
– А что, нет охоты? – Сотник дернул щекой – сейчас разразится гневным криком, а может и плетью поперек спины перетянуть.
– Так спать плохо будем, коли не обмакнем сабельки в кровь поганскую, – продолжал Закора, корявым пальцем заталкивая под шапку седой чуб.
– Или мы не порубежники?! – выкрикнул звонко кто-то из молодых. В темноте не разглядеть кто, а не то отправился бы голосистый до конца стужня конюшни чистить.
Лужичане одобрительно загудели.
– Ах, вы – порубежники, – язвительно проговорил Войцек. – У вас руки чешутся и сабельки зудят…
– Не серчай, пан сотник. – Закора покачал круглой лобастой головой. – Разумом мы все понимаем, что да как… А сердце просит…
– А у м-меня не просит? Я, выходит, по-вашему, не хочу погань чародейскую извести? У меня душа не горит разбой и насилие видеть?
– Пан сотник…
– Молчать!!! Ишь какие… Птах!
– Здесь, пан сотник!
– Бери бабу на седло, вези в Богорадовку. Тебя она знает. В себя придет – не напугается.
– А Мрыжек… – недовольно протянул Птах. Видать, хотел лично поквитаться с убийцей родичей.
– Молчать!!! Много воли взяли! Батогов захотелось?
– Слушаюсь, пан сотник! – Птах вытянулся стрункой.
– То-то! Хватан, Грай!
– Здесь, пан сотник!
– Радовита в седло по-подкиньте. По-о-о-обочь него поскачете. И глядите, чтоб до встречи с Мржековой хэврой оклемался. Головой ответите.
Войцек перевел дух. Еще раз оглядел немногочисленное воинство:
– Говорите, порубежники? Зараз проверим… А ну, на конь! Помоги Господь! Сожан, вперед. С-след рыщи!
– Слухаюсь! – обрадованно крякнул веснушчатый Сожан, кинулся к темно-гнедому.
Привычно, без излишней суеты и гомона, порубежники выступили с пожженного хутора. Мертвые, порешили, потерпят с похоронами до утра. Птах пришлет из соседней с Богорадовкой Лощиновки пяток кметей.
Светлая дорожка от молодого месяца легла на искристую корку наста. Как на море в ясную погоду. В Заливанщине говорят: по такой дорожке поплывешь – счастье великое сыщешь. Странно о счастье размышлять, когда, от кровавого побоища едучи, убийц преследуешь.
– Эгей, Сожан! – окликнул передового Меченый. – Ясно след видишь?
– Яснее ясного! – весело откликнулся дозорный. – Тут и слепой дорогу сыщет!
И правда, находники с того берега ехали не таясь. В снегу оставалась широкая протоптанная тропа. Видать, обнаглели от безнаказанности. Вели коней по буграм, не прятались под пологи безлистых перелесков. Лишь однажды нырнули в широкий лог, да и то не ради укрытия, а просто путь срезали, чтоб напрямую.
К полуночи мороз становился ощутимее. Дыхание клубилось облачками пара, оседало изморозью на лошадиных мордах и сосульками на усах всадников.
Полверсты порубежники гнали коней галопом, потом на полверсты переходили на рысь. Потом снова галоп. И снова рысь…
– Ты как? – обернулся Войцек, глянул через плечо на Радовита.
– Справлюсь, – отозвался чародей. – Мутит, правда, но я справлюсь. Огнем не обещаю, но…
– Ладно. – Сотник махнул рукой. Поживем – увидим. Благодаренье Господу, хоть в обморок не падает помощничек.
Скачка продолжалась.
Месяц словно встряхнулся, сбрасывая с масляно-желтого бочка грязные одеяла облаков. Подсветил их сверху, делая похожими на сказочные пригорки, холмы и овраги.
– Река-а-а! – протяжно возвестил Сожан.
Войцек поежился, передернул плечами под добротным полушубком. Дальше – владения Грозинецкого княжества. Воеводство Орепское. Скомандовал:
– Ша-агом!
Порубежники осадили коней. Кое-кто отводил глаза, кто-то смотрел прямо на сотника. Что прикажет? Вперед, за убийцей Мржеком, или домой возвращаться, отогреваться и отдыхать?
– Переходим по одному, – развеял их сомнения командир. – Хватан первый. Потом я…
Его слова были прерваны приближающимся топотом копыт.
– Кого это?.. – Закора поднял руку в рукавице, готовясь дать сигнал к бою.
– Похоже, Птах? – недоуменно пробормотал глазастый Грай.
– Точно, его маштак, – подтвердил Бышек.
Птах мчал, склонившись к холке, – помогал коню сохранять силы. Подскакал. Шагов за полста перешел на рысь, а потом и на шаг.
– Ты что делаешь? – грозно прорычал Войцек, ткнув пальцем в шумно поводящего боками буланого. – Коня угробить затеял?
– Никак нет, пан сотник! – глухо ответил воин. – А только душа просит с Мыржеком поквитаться…
– Бабу куда дел? – укоризненно проговорил Закора.
– А к Бажану заскочил.
– Ты чо? Это ж добрых пять верст. Туда, а потом обратно… – Старый урядник покачал головой.
– Душа у меня горит.
– В заднице у тебя св-св-свербит! – Войцек резким движением сдернул ледышку с правого уса. Швырнул в снег. Схватился за левый ус.
– Не серчай, пан сотник. Уж очень…
– Ладно, слышали уже. Становись в строй! – Меченый развернул своего вороного мордой к реке, напоследок бросив через плечо: – Коня угробишь – пеше побежишь. И стремени не даст никто. Понял?
– Так точно, пан сотник, понял.
Осторожно, опасаясь ненадежно подмерзших промоин и брошенной рыбаками незатянутой полыньи, отряд перебрался на левый берег Луги. Вообще-то в стужне, по обыкновению, на реке лежал крепкий надежный лед, но береженого и Господь бережет.
На чужой стороне каждый почувствовал себя неуютно. Вроде не правое дело делает, в чужой сад вишни обрывать забрался. Войцек и сам был бы рад вернуться, да только кровь в голову бросилась, а в таких случаях богорадовский сотник пёр, как бык общинный. И такой же опасности, как при встрече с быком, подвергался всякий, кто путь ему заступал.
Островерхие скелеты деревьев бросали поперек дороги призрачные ажурные тени. Из залитых месячным светом облаков выбралась яркая звезда Ранница – предвестница рассвета.
Вдруг негромкий свист Сожана предупредил их об опасности. Впереди, между двумя рядами обступивших дорогу деревьев, маячили силуэты всадников.
– Клинки вон! – скомандовал Меченый, вытягивая из ножен кончар. Трехгранное лезвие неярко заблестело под лучами месяца. – Радовит, готовься!
Враги приближались, однако Войцек медлил с приказом к атаке. Что-то держало его.
– Стой, кто едет? – раздался от группы замерших поперек дороги всадников уверенный громкий голос. «Едет» при этом прозвучало как «едзет». Грозинецкий выговор – к бабке не ходи.
– Войцек, с-сотник богорадовский, – отозвался порубежник. Не хватало еще таиться подобно ворам, скрывать имена. – Ты кто таков?
– Ротмистр Владзик Переступа, драгунского войска его светлости великого князя Грозинецкого, ясновельможного пана Зьмитрока.
– Ша-агом! – негромко приказал Войцек.
Лужичане придержали коней, но мечей не прятали. Мало кем вражина подлый назваться может?
Меченый выехал вперед. Прищурился, внимательно оценивая собеседника. Под паном Владзиком танцевал темно-игреневый в яблоках красавец жеребец с бинтованными ногами. Не конь, а картинка. Залюбуешься. Королевский, можно сказать, конь. Сам ротмистр смотрелся скакуну под стать. Поверх короткополого полушубка шитье из серебряного шнура. Черные усы не хуже, чем у пана сотника, закручены в два кольца. Шапка с пером заморской птицы – павы – лихо заломлена на бровь.