– Который час? – морщась от боли, которая перебралась из затылка в виски, тупо спросил Олег.
Незнакомец достал из кармана жилетки золотой брегет и ответил:
– Уже одиннадцать. А вы назначили мне встречу на десять.
– Простите… – буркнул художник и осмотрелся.
Оказывается, он уехал из ресторана не домой, а в свою мастерскую. Там царил все тот же беспорядок, что и раньше, к которому добавилось лишь несколько неприятных штрихов. Наверное, вчера он нетвердо держался на ногах, потому что у двери лежало перевернутое ведро и швабра, а палитра упала на пол согласно «правилу бутерброда» – рабочей частью с остатками свежей краски книзу.
– Как вы сюда попали? – Художник перевел взгляд на Карла Францевича.
– Чего проще… – Аскетическое лицо гостя снова перекосила доброжелательная улыбка. – Входная дверь мастерской была не только не заперта, но и открыта едва не настежь.
– М-м… – промычал смущенный Олег и начал массировать виски – боль все усиливалась. – Однако…
– Бывает, – снисходительно сказал Карл Францевич.
– Вчера я немного… того…
– Я так и понял. Поэтому предпринял по своей инициативе кое-какие меры, способные подлечить ваш организм.
С этими словами Карл Францевич шустро поднялся и подкатил к дивану столик на колесиках, накрытый сверху двумя большими салфетками потрясающей белизны. Судя по монограммам на них, они принадлежали близлежащему ресторану «Калинка».
Жестом фокусника Карл Францевич снял салфетки, и потрясенный художник увидел отменно сервированный металлический поднос с вензелями, на котором стояла водка в запотевшем хрустальном графине, маслины и паюсная икра в вазочках, масло в керамической масленице, белые маринованные грибы в глубокой тарелочке и горшочек с горячим (как это не удивительно) жульеном.
– За продолжение нашего знакомства! – провозгласил Карл Францевич короткий тост и интеллигентно, мелкими глотками, выпил свою стопку.
Все еще не в себе, Олег махнул рюмку водки, как за себя кинул. Она вонзилась в желудок словно нагретый докрасна вертел, мгновенно взбодрив мышцы, взбурлив кровь и немного упорядочив мыслительный процесс.
Что касается головных болей, то и здесь наступило облегчение. Ломота в висках постепенно рассосалась, и только в затылок все еще размеренно был молоток, обмотанный тряпками – чтобы не проломить череп.
«Ничего не помню… – думал обескураженный художник, налегая на маринованные грибы и восхитительно ароматный жульен. – Это же надо так нализаться… Хрестюк, сукин сын! Если он начинает пить, то до ручки. Как клещ вцепился… Однако, кто этот Карл Францевич? И когда я с ним договаривался? Когда и о чем?»
Словно подслушав мысли Олега, гость сказал:
– Я имел честь присутствовать на открытии вашей персональной выставки…
Теперь художник вспомнил. Карл Францевич был в числе тех, кто купил его полотна. Только тогда он был одет в менее мрачные одежды и показался ему иностранцем, скорее всего, немцем, настолько мог Олег судить по обрывкам разговора, который вел этот любезный господин с миловидной девушкой-гидом.
Но с ним Карл Францевич разговаривал по-русски.
– Вас заинтересовали еще какие-нибудь мои картины? – оживился Олег.
– Должен вам сказать откровенно – вы зрелый мастер… – Тут Карл Францевич запнулся, подыскивая нужные слова, но все-таки продолжил: – Однако натюрморты и пейзажи не ваша стихия.
Художник настороженно помалкивал. Куда клонит этот любезный Карла?
– Примерно два года назад мне посчастливилось приобрести портрет, написанный вами еще в студенческие годы… – Гость уколол Олега острыми буравчиками своих темно-коричневых глаз.
От последней фразы Карла Францевича даже боль в затылке куда-то улетучилась. Олег подобрался, как перед прыжком, и враждебно уставился на своего визави.
– Почему вы не пишите портреты? – между тем продолжал иностранец (или кто он там). – Вы потрясающий портретист. К тому же, этот вид живописи сейчас в моде и приносит талантливым художникам большие деньги.
– Это все, что вы хотели мне сказать? – Голос художника, очистившийся от хрипоты, завибрировал. – Спасибо за лестную оценку моих скромных способностей. А что касается портретов, то скажу вам прямо – заниматься этим делом я не хочу.
– Почему?
– Без комментариев, – отрезал Олег.
– Но я принес вам хороший заказ.
– По заказам не работаю. Я художник, а не ремесленник.
– В этом у меня нет никаких сомнений. Иначе я не ступил бы и на порог вашей мастерской. Уж поверьте, в живописи я разбираюсь неплохо. Изобразить внутреннюю сущность натуры несколькими мазками может только большой мастер.
Олег неожиданно обозлился. Не отдавая себе отчета в причинах столь непонятного порыва, он резко встал и молвил с плохо скрытой враждебностью:
– Я не принадлежу к большим мастерам. Извините, мне нужно работать. Благодарю за заботу. Сколько я вам должен? – указал Олег на столик с ресторанными яствами.
– Что вы, что вы! Какие расчеты? Я угощал.
– И все-таки?
– Вы упрямый человек, – то ли с сожалением, то ли с восхищением констатировал Карл Францевич. – Как-нибудь сочтемся… – Он посуровел и тоже поднялся. – И все же я думаю, что двадцать тысяч долларов за один-единственный портрет вам бы не помешали. Это для вас максимум три недели работы. Возможно, месяц. А потом вы можете отдыхать, сибаритствовать в свое удовольствие сколь угодно долго.
Олег сначала подумал, что ослышался. Но, глядя на серьезное лицо гостя, он вдруг понял, что тот и не думает шутить.
Двадцать тысяч! Баксами! Умереть и не встать…
С такими деньгами в кармане он может работать над новыми картинами минимум год, не думая о хлебе насущном. Всего лишь написать чей-то портрет… возможно, этого Карлы.
Нет! Никогда! Он не может, не имеет права нарушать собственное табу.
– Сожалею, но… – Олег развел руками. – Я давно не писал портреты, и очень сомневаюсь, что у меня получится. А подвести заказчика – это последнее дело.
– Получится, получится! – горячо сказал Карл Францевич. – Будьте спокойны.
– До свидания, – отрезал художник. – Приятно было познакомиться.
– А мне как приятно… Всего вам доброго. Премного благодарен… – Иностранец начал раскланиваться. – Кстати, мой вам совет – поезжайте куда-нибудь в глубинку… отдохните на природе. Вам это пойдет только на пользу. Уж поверьте мне. Еще как пойдет… Вот моя визитка. Там указан телефон гостиницы, где я остановился. Я все же надеюсь, что вы измените свое решение, и позвоните мне… – Карл Францевич криво улыбнулся тонкогубым ртом и пошел к выходу, опираясь на резную трость; он немного прихрамывал.
Дверь захлопнулась, мягко щелкнув язычком английского замка. Олег не сел, а упал на диван, и выпил еще одну рюмку водки. Ему вдруг начало казаться, что он уже когда-то был в такой ситуации… или читал о чем-то подобном… а может, видел в кино?
Однако, как художник ни напрягал все свои извилины, так ничего вспомнить и не смог.
«Дежа вю…», – буркнул он себе под нос не без внутреннего смятения и подошел зеркалу. На него глянула похмельная небритая физиономия длинноволосого блондина «нордической наружности», как называла Олега сокурсница, на которой он так и не женился.
Вспомнив студенческие годы, Олег ностальгически вздохнул, затем причесал непокорные вихры и пошел умываться.
Дверной звонок подал голос, когда художник чистил зубы. Неужто иностранец вернулся? А чтоб его!…
Быстро прополоскав рот, он поспешил к выходу и отворил дверь, даже не спрашивая, кто там.
На пороге встал молодой парнишка, совсем Олегу незнакомый, но в одежде, которая сразу указывала на его профессию. Судя по хорошо знакомой монограмме, вышитой на сюртуке парня, он был официантом «Калинки».
– Мне бы… забрать… – смущаясь, сказал официант.
– А… – Художник понимающе кивнул и пропустил парнишку в мастерскую. – Момент… – Он быстро перелил водку из графина в бутылку, а остатки еды переложил на красивое керамическое блюдо, которое обычно использовал при написании натюрмортов, смахнув с него пыль рукавом.