Но тут оказалось, что один из великанов — это Конников, потому что он начал хозяйничать, как у себя дома. А потом оказалось, что он как раз и есть тут главный хозяин.
— Располагайтесь, — сказал он. — Я не понимаю, почему вы боитесь этой встречи?
Снимая пальто, мама попросила:
— Можно об этом не говорить?
Конников повесил на гвоздь ружье и, расстегивая патронташ, мягко произнес:
— Я думаю, что надо бы поговорить. Я его друг и знаю, как он ждет вас. Всю жизнь.
— Я ведь тебе говорил! — торжествующе выкрикнул Володя.
Но мама не обратила на него никакого внимания.
— Столько лет ждет? — тихо проговорила она.
Конников спросил:
— Удивительно?
— Ох, нет! Страшно. И трудно поверить.
— Потом, наверное, он сам расскажет вам все, и тогда вы поверите. Только не надо думать, будто ждать так долго — это удивительно и даже страшно, а жениться за это же время без любви не страшно и не удивительно.
— Я так не думаю. Откуда вы взяли?
— Тогда вы должны увидеться с ним.
Мама села на скамейке у окна.
— А вы не думаете, что только одна я могу это решить?
Конников достал из шкафа хлеб и стаканы.
— Нет, не думаю, — ответил он.
— Почему?
— Около вас есть еще один человек.
— Он — ребенок.
Володя начал было прислушиваться к разговору. Он даже уже начал понимать кое-что, но тут Конников отвлек его внимание. Он вдруг начал разбирать пол около печки. Вынул три короткие доски. Оказалось, что там у них подполье и чтобы туда попасть, надо вынуть три доски. Конников спустился вниз. Его голова с рыжей бородой возвышалась над полом, совсем как на картинке «Бой Руслана с головой».
Голова назидательно сказала:
— Ребенок — тоже человек. Только маленький. Вот в чем дело.
Голова исчезла, а мама поглядела на черное отверстие в полу и решительно пообещала:
— С ним-то я сговорюсь.
— Вы хотите сказать — уговорю.
— Я всегда говорю то, что хочу сказать.
— И всегда без ошибки?
Показалась рука с миской, в которой было что-то очень густое и красное, похожее на варенье. Мама взяла чашку и поставила на стол. Выбравшись наверх, Конников закрыл подполье.
— Это моченая брусника, — сказал Конников, разливая в стаканы красную жидкость с ягодами. — С хлебом очень вкусно. Вот сахар, кто любит послаще. Придет Анна Петровна, будем ужинать.
Моченая брусника целиком захватила Володю: он обмакивал в терпкий сок серый, необыкновенного вкуса хлеб, отчего тот становился слаще всякого пряника. Корочкой подхватывал кисловатые ягоды, хрустящие и свежие, как первый снег.
Со своим стаканом он покончил в два счета. Съел бы еще, но взрослые, увлеченные своим разговором, и сами ничего не ели, и других не угощали.
— Вы только поймите, — строго, как, наверное, на своих заседаниях месткома, говорила мама. — Вы поймите: ребенка нельзя уговорить, чтобы он кого-нибудь любил или не любил. Дети могут играть во что угодно, но только не в чувства. Их не заставишь дружить с тем, кого они невзлюбят. Они не умеют лицемерить. А уж если они привяжутся к кому-нибудь, тогда даже матери не под силу порвать эту привязанность. Вот чего я боюсь.
Конников слушал да помалкивал. Понял, наверное, что с мамой лучше не спорить. Воспользовавшись его замешательством, Володя сказал:
— Эта моченая брусника почему-то сразу кислая, сразу сладкая и сразу горькая. Даже смешно…
— Дай-ка я тебе еще подсыплю, — догадался Конников.
Съел еще стакан брусники, а они все что-то обсуждают, отвернувшись к окну. Володя сам подсыпал себе брусники. Сахару он тоже не пожалел.
Он ел и даже не старался слушать, о чем они там говорят у окна. В конце концов, давно уже выяснено, что разговаривать с мамой о Снежкове — дело бесполезное. Конников-то об этом не знает. Но, наверное, уже и он понял: вон как глубоко вздохнул. Он вздохнул, и вдруг до Володи донеслось:
— Э-эх! Любимая сестра Валя…
— Это еще что?
— Простите, вырвалось по привычке. Мы все привыкли здесь вас так называть.
— Мы договоримся до того, что нам придется сесть на ваш злосчастный плот и… куда глаза глядят!
Володя внес поправку:
— А лучше бы на вертолете.
— А лучше бы ты не вмешивался! — раздраженно откликнулась мама. — Кончил есть? Иди умойся.
— Рукомойник в сенях, — подсказал Конников с такой готовностью, что Володя только вздохнул. Сдался даже и сам бесстрашный Конников. Не выдержал.
Володя усмехнулся и вышел в сени. Ну и ладно. Где тут у них рукомойник? Никакого рукомойника и нет. Висит на веревочке какой-то чайник с двумя носиками. Может быть, это рукомойник? Стоит под ним великанская лохань, рядом на полочке мыло, а на громадном деревянном гвозде полотенце. Ясно, это и есть рукомойник.
Умылся. Вышел на крыльцо. Белая собака лежала на прежнем месте. Увидев Володю, она не пошевельнулась, а только постучала хвостом.
Володя погладил ее и сел рядом. Она положила на его колени тяжелую морду и тяжело вздохнула. Глаза у нее были скучные-скучные. Конечно, ей надоело сидеть и день и ночь одной на цепи, сторожить дом, когда кругом так много интересного.
И ему показалось, что и его тоже посадили на цепь и заставили сторожить что-то совсем не нужное. У него сейчас же мелькнула одна отчаянная мысль, и, как всегда, когда у него появлялись отчаянные мысли, он не стал долго раздумывать.
Поглядывая в окно, он отцепил кольцо от ошейника. Собака сейчас же вскочила и сильно встряхнулась, так что пыль полетела во все стороны. Потом она оглянулась, весело поглядела на Володю, и ему даже показалось, что она засмеялась от радости.
Он выпустил ошейник, и она ринулась вперед.
Ни минуты не раздумывая и не выбирая пути, Володя побежал по тропинке, которая начиналась у самого крыльца и скрывалась в тайге.
А что-то там, где она кончается? Конников сказал, что на другом конце этой тропинки должен стоять дом. Но Володя все шел и шел, а никакого дома ему не попадалось.
Он впервые оказался один в тайге, и ему ничуть не было страшно. Розовая старушка была права, и Катя была права: они обе говорили, что хорошему человеку в тайге бояться нечего.
Володя шел совершенно один и ничего не боялся — значит, он вообще-то хороший человек.
Белая собака жила полной собачьей жизнью. Радуясь свободе, она рыскала вокруг, разрывала лапами мох и громко фыркала.
Володя и не заметил, как тропинка оборвалась, словно заросла зеленым мхом и какой-то таежной травкой с темно-зелеными и красными блестящими листочками. Но даже и теперь он не испугался. Ему было просто интересно: куда это так сразу делась тропинка? Как в сказке: была-была да вдруг пропала.
Вокруг стояли молоденькие елочки, некоторые так малы, что их сразу и не разглядишь. Таких он еще не встречал. А немного поодаль расположились, совсем уже по-сказочному, темные великаны — ели. Они широко раскинули свои ветки, а с них свешивались серые космы мха, такие длинные, что достают до земли. И очень непрочные: если потянешь — сразу рассыпаются.
По золотому стволу снизу вверх пробежала пестрая птица. Дятел! Сразу видно.
А вот белка. Она сидела на еловой ветке, с любопытством посматривая на Володю блестящими черными глазками. Подбежала собака и сейчас же облаяла ее. Белка ничуть не испугалась, она быстро протрещала что-то, наверное, очень обидное для собаки, потому что та сразу притихла и уткнулась мордой в мох.
Но тут Володя заметил, что приближается вечер, и забеспокоился. Он не знал, как зовут собаку, Конников никак ее не назвал, поэтому пришлось придумать ей кличку. Она белая — значит, Белка.
— Белка! Белка! — позвал он, и собака сразу же подбежала к нему.
Взяв ее за ошейник, Володя сказал:
— Ищи.
Белка посмотрела на него и повиляла хвостом. Ничего он от нее больше не добился. Тогда Володя испугался.