ЗНОЙНЫЙ ВЕЧЕР
Из Союза художников Снежков позвонил в типографию и сказал Валентине Владимировне, что зайдет за ней, как они и уговорились, после работы. Перевалил за полдень душный, знойный день, пожалуй, слишком знойный для начала июня. Приближался обеденный перерыв, но есть не хотелось, и Валентина решила, что бутылка кефира из холодильника — сейчас самая подходящая еда.
Она спустилась на первый этаж. По огромному печатному цеху гуляли знойные сквозняки. Оглушительный гул ротационных машин поглощал все остальные звуки. Здесь все-таки было прохладнее, чем наверху, в ее месткомовском кабинете.
Дверь в стереотипную, как и все двери в типографии, была нараспашку. Здесь было особенно жарко от электрических печей, где в котлах плавился металл, и от самого Остывающего, тускло поблескивающего металла. Из-под пресса, куда только что заложили листы мокрого картона для матрицы, струился густой пар.
Склонившись над блестящим полуцилиндром только что отлитого стереотипа, Хорошун придирчиво и сосредоточенно разглядывал его. Нисколько сейчас не походил он на того добродушного смешливого увальня, каким бывал всегда и везде до самого последнего времени. Увидав Валентину Владимировну, он оторвался от своего занятия, скинул рукавицы и бросил их около остывающего стереотипа.
— О, пришла! — воскликнул Хорошун с какой-то особой радостью. — А я уж и заскучал. Вот, думаю, не приболела ли…
Не понимая, отчего это он так обрадовался ее появлению, Валентина Владимировна сказала:
— И я заскучала, вот и пришла. Ну, как вы тут?
— Да вроде нормально. Трудимся, а кончим работу, культурно отдыхаем, — ответил Хорошун с подчеркнутым каким-то ликованием.
В это время затрещал звонок, и Валентина Владимировна так и не успела понять причины необычайного ликования Хорошуна, а он не спешил с объявлением. Подозвав своего помощника, он попросил взять для него обед и бутылку кефира. Помощник — парень еще моложе своего начальника, но такой же сильный и здоровый — почтительно осведомился:
— Вам как всегда, дядя Петя?
Никогда прежде Валентина Владимировна не замечала такой почтительности и, когда парень вышел, она спросила:
— Дядя Петя — это ты, выходит?
— Выходит, я, — радостно согласился Хорошун.
Тогда Валентина Владимировна потребовала объяснить ей, как это вдруг Хорошун сделался «дядей».
— Начальник я все-таки, — ответил Хорошун, торжествующе потрясая кулаком. — Почитает.
— Прежде-то не так почитал и дядей не называл.
— А это потому, что я ему и ТАМ начальник, — сообщил Хорошун с особым значением и для чего-то при этом подняв указательный палец к потолку.
— Ничего не понимаю. ТАМ — это где?
Тогда Хорошун, нисколько не скрывая своего простодушного ликования, все рассказал несколько ошеломленной Валентине Владимировне. С недавних пор он вступил в городскую секцию бокса. Его сила и его способности сразу возвысили Хорошуна над всеми начинающими боксерами. К нему приставили лучших наставников, и уж эти наставники стараются, гоняют его до таких соленых потов, что даже врач вмешивается и требует передышки.
— Они там говорят: талант в меня заложен.
— Талант, — проговорила Валентина Владимировна. — Ну, не знаю…
— А ты не сомневайся.
— Да ни в чем я не сомневаюсь. Ты, знаешь что, ты только не зазнавайся. Вот я замечаю, уже занесло тебя, «дядя Петя».
— Так это он меня уважает! — воскликнул Хорошун. — Он, этот парнишка, вместе со мной занимается. А я у них, в группе начинающих, староста. Да я ничего такого не допущу, чтобы возноситься. А насчет таланта, это я для тебя специально, а то все у вас там меня пешкой посчитали. И даже лежебоком. А Вовка так просто богатырем обозвал, Ильей Муромцем. Ну, я и решил доказать…
— Так это Володя тебя уговорил совершить доказательство такое?
— Он! — Хорошун прямо зашелся от смеха. — Он, Вовка. А ты что подумала?.. Твоя агитация меня проняла? Ты как решила…
Но скоро он притих, увидев, что Валентина Владимировна ничуть не смущена его признанием, а совсем наоборот, сама вроде над ним же и посмеивается. Не поняла, что ли?
— Вовка это меня, — повторил он. — Вовка. А ты подумала…
— Доказать-то кому ты захотел?
— Ну, тебе. Всем вам. Чтобы не думали, будто Хорошун так уж ни на что и не годится. Тебе, главное, доказать. Так это, выходит, совсем не я, а ты мне доказала? Вот ловко подвела.
Глядя, как Хорошун растерянно хлопает глазами, она поспешила утешить его.
— Ладно, не переживай. Всем ты доказал, а главное, самому себе.
Снежков немного опоздал. Валентина Владимировна ждала его у проходной, и, увидев, как он бежит к ней, улыбаясь радостно и вместе с тем виновато, сама побежала навстречу.
Свернув на широкий проспект, они не спеша пошли бульваром, где на песчаную дорожку уже наползли предвечерние тени от тополей и акаций. Тополиный пух катился по дорожке, оседая у ограды.
На бульваре начиналась обычная вечерняя жизнь: спешили люди с работы, но тут, под липами, замедляли свои торопливые шаги. На скамейках занимали места пенсионеры, пока не наступил час, когда сюда придут молодые.
— Как прошел день? — спросил Снежков.
— Очень хотелось увидеть тебя. Наверное, поэтому день тянулся до бесконечности. Ну, был один случай, незначительный, — добавила она, чтобы он не стал расспрашивать. Не время сейчас рассказывать о Хорошуне. Потом когда-нибудь.
Поняв это, он и не стал расспрашивать, а заговорил о своих делах и о своих новых знакомых. Рассказывал он с удовольствием до сих пор неизведанным. Прежде все, что с ним происходило, касалось только его одного. А теперь у него была семья, перед которой он в ответе за каждый свой шаг.
Валентина Владимировна сразу поняла это и оценила. Она сказала, что для одного дня сделано очень много, и спросила, как они с Володей провели утро.
— Ну, тут все у нас в порядке. Я готовился к какому-то особенному разговору и не знал, с чего начать. А пока я думал, он сам начал. Мне даже показалось, будто все получилось само собой. Словом, он меня понял, а я его.
Выслушав, как это «само собой» получилось, она покачала головой.
— Не очень-то ты обольщайся. Он еще такое может выкинуть…
— Он и должен время от времени выкидывать что-нибудь «такое», чтобы мы хватались за голову. Какой же он мальчишка, если будет тихо жить? Я бы не хотел, чтобы он у нас рос таким примерным мальчиком.
— За это не беспокойся, — пообещала Валентина Владимировна. — Фантазии у него хватит. И энергия бьет через край. А примерным он никогда не был.
— А ты? — спросил Снежков.
— Когда я была маленькая, то все меня называли не Валя, не Валентина, а Валентин. Вот какая росла девочка.
— Я это сразу понял, как только увидел тебя. Я думаю, ты и сейчас…
— Иногда приходится…
— Рассказывал мне Володя, как ты с мальчишками футбол гоняла во дворе.
— Да, гоняла. — Валентина Владимировна отчего-то вздохнула и повисла на крепкой руке мужа. — А что мне оставалось? Для мальчишки не годится женское воспитание. Он должен с самого начала чувствовать, что он — мужчина. Нет ничего противнее женственного парня. Но если бы ты знал, до чего мне надоело быть приятелем своего сына! И до чего ему это надоело!..
Когда они подходили к дому, то еще издали увидели Володю. Он разглядывал, как на башенной рифленой крыше покачивается по ветру блестящий кораблик. Увидав маму и Снежкова, он крикнул:
— Будет гроза! Смотрите, капитан встал на вахту…
Капитан в желтом плаще и синей фуражке вел свой корабль навстречу надвигающейся буре. Никогда еще он не поднимал ложной тревоги, всегда предупреждал о приближении грозы. Не подвел он и на этот раз.
ГРЕМИТ НАД ГОРОДОМ ГРОЗА
Вечером, как и всегда, мама пришла посмотреть на сына, поцеловала его и, проговорив: «Ну спи», ушла. А потом Володя уснул, и ему показалось, что сейчас же и проснулся, потому что появился Снежков. Володя и не заметил, как он пришел, ведь мама только что ушла. А кругом что-то все грохочет, шумит, и в фонаре над головой вспыхивают и с треском рассылаются зеленые молнии.